|
Цой был одет в черные узкие брюки, из которых высовывались ступни ног в черных носках, черную рубашку и черную жилетку из кожезаменителя. Жилетка была украшена булавками, цепочками, значочками и прочими атрибутами панк-битничества. Волосы у него были тоже черные и довольно длинные, короче говоря, этот юноша имел несколько мрачный вид. Познакомившись, мы решети для пробы открыть одну из трех бутылок прямо на кухне, что и проделали с большим удовольствием. Вино в духовке нагрелось до оптимальной температуры, и можно было уже звать всех остальных, но мы не торопились и мирно беседовали, попивая горячий "Гетап". Кстати, после того, как Цой мне представился, я довольно долго думал, что "Цой" - это кличка, так же, как и "Рыба". Клички у нас были очень интересные, разнообразные и веселые. Начиная с традиционных - Свин,Рыба, Шмель, они уходили в экзотику, а то и вовсе в абсурд: Хуа-Гофэн, Пиночет (Пиня), Монозуб, он же Панкер, которого прозвали так за отсутствие одного переднего зуба, Кук и Постер, Птеродактиль, Алкон, Коньячник, Юфа, Юфинсын (пишется в одно слово) и даже Юфинсынсын. Понятно, что последний являлся учеником Юфинсына, который, в свою очередь, был учеником самого Юфы. А что стоит простая, на первый взгляд, кличка, вернее - имя - Севка. На самом деле этого парня, который одно время играл на гитаре в группе Свина, звали по-другому, но когда он впервые появился у Свина дома, то мама Андрея прижала руки к груди и воскликнула: - Боже, как он похож на Севку в молодости! И стали его звать "Севкой в молодости" или просто -Севкой. Разговорились мы с Цоем, естественно, о музыке. Когда я спросил его о любимых группах, то он, помолчав, сказал: "Битлз". Это настолько не вязалось с его внешним видом, хотя все мы были тогда хороши, что я сильно удивился. В дальнейшем выяснилось, что вкусы у нас очень схожи: "Битлз","Стоунз", Элвис Костелло, "Генезис", новая волна, в общем, традишенал. Это было приятно - я любил традиционный рок и с удовольствием делился своими впечатлениями. Цой, хотя и был менее разговорчив, поддерживал беседу не без интереса, сказал, что в свою очередь удивлен тем, что такому человеку, как я, нравится "Битлз" и "Генезис", мы посмеялись и отправились к друзьям крайне довольные друг другом, горячим вином и содержательной беседой. Через некоторое время произошло событие, которое заметно укрепило нашу дружбу и простимулировало Цоя, да и меня тоже, заняться сочинительством всерьез. Музыкальная активность, которую развил Свин, естественно, не могла остаться незамеченной на сером фоне русской музыки начала восьмидесятых. Любой коллектив, занимающийся роком, моментально становился известным в тех или иных кругах, ну и в КГБ, естественно. Рок группы привлекали к себе жадное внимание со всех сторон - и тинэйджеры, и критики, и работники исполкомов, и правоохранительные органы имели с них свой кайф. Кому удовольствие от музыки, кому - повышение по службе за арест опасного идеологического диверсанта. Перестройку общественного сознания начал в 1980 году известный московский музыкальный критик Артем Троицкий. Он прозорливо решил идти другим путем во всем, что касалось развития рока в России. До сих пор это была, в основном, музыка деклассированных для деклассированных (были, правда, и исключения). Артем же повел мощную атаку на "высшие", так сказать, слои советского общества, на так называемую интеллигенцию, на Пресс-центр ТАСС, на Союз журналистов, на радио, на телевидение (это в те-то времена!) и тому подобное. Он устраивал маленькие полу домашние концертики разным андеграундным певцам и приводил туда представителей московской элиты, которые при желании "нажимать на кнопки" у себя в офисах. При этом Артем обладал хорошим вкусом и юмором, а также был хорошо осведомлен о предмете, которым занимался, то есть о рок музыке во всех ее ипостасях. Вообще он был интересным человеком и отдавался работе с азартом. Я пишу - был, имея в виду дела десятилетней давности, а Троицкий и по сию пору не менее интересен и деловит и знает о роке еще больше, чем в восьмидесятом (что естественно). Глаза мои, уставшие от журналистов и комментаторов- дилетантов, ни хрена не знающих о рок музыке и с видом знатоков рассуждающих о ней по телевидению и на страницах толстых книг собственного производства, глаза мои бедные отдыхают, когда я вижу на экране знакомое спокойное лицо, и уши мои релаксируют от его печального ироничного голоса. Разумеется, Артем вовсю пропагандировал в Москве "Аквариум" и молодой "Зоопарк". Но поскольку, кроме рок-н-ролла, его очень интересовала новая музыка, а в частности - панк, он, конечно, вышел на Свина. Я не помню подробностей их знакомства, по-моему, это было сделано через Май-ка, который уже довольно часто катался в Москву с концертами. Знакомство началось с телефонных переговоров. Майк дал Свину телефон Артема или Артему - Свина, в общем, они созвонились и долго о чем-то говорили, причем Свин все время громко смеялся. Переговоры закончились тем, что Свину и компании было сделано приглашение в Москву на предмет исполнения перед публикой своих произведений. Где состоится концерт, когда, какой будет выставлен аппарат и будет ли он вообще, мы не знали - об этом речи не было. Не было также и речи об оплате концерта - в этом плане Артем перед любым ОБХСС чист как слеза. А ведь это был самый опасный момент в устройстве любых рок концертов - многие устроители в те годы садились в тюрьму за то, что собирали с публики и выплачивали музыкантам суммы, по нынешним меркам смехотворные, но сроки за них получали самые настоящие, вполне современные, так что порой прокуратура смеялась последней. Вообще было впечатление, что устройство рок-сейшенов приравнивалось властями к бандитизму - так отчаянно с ними боролись. Музыкантов и устроителей разгоняли, били, водили на очные ставки, как я уже говорил, сажали... Иногда зрителей запирали в зале в качестве заложников (как на одном из концертов "Россиян" в Ленинграде), по одному вызывали на беседу и, не стесняясь в средствах, "кололи" -у кого куплены билеты, сколько заплачено и так далее... Конфисковали по крохам и с немыслимым трудом собранную аппаратуру, а иногда дружинники просто разбивали ее на сцене - милиция так откровенно рук не марала, предпочитая действовать в кулуарах, а дружинника - поди найди потом. Разобьет такой молодой урод усилитель, проткнет ногой динамик стоимостью рублей в двести - а по тем временам для рокеров это были большие деньги - и ищи его, свищи ... Но деньги, однако, были нужны, поскольку игра в рок группе ни в коей мере не являлась тогда для музыкантов статьей дохода, это была чистая декоммерция - вложения во много раз превышали доходы. Такой вот своеобразный был "период накопления" потенциала. На суммы, полученные с концертов даже за год, даже если группа более или менее регулярно выступала, что было очень сложно, было нереально покрыть все затраты, связанные с приобретением аппаратуры, транспортировкой и прочей суетой. Выкручивались кто как умел - одни спекулировали динамиками, другие играли на свадьбах, в ресторанах, работали на заводах, сами обучались профессии инженера-электронщика и паяли усилители... А ведь надо было еще кушать... Кушать и еще и слушать, а пластинки тоже денег стоят ,и немалых, если, конечно, это хорошие пластинки. Но в это трудное время находились люди, к которым я до сих пор не перестаю испытывать глубокое уважение, которые все-таки делали концерты и платили музыкантам деньги. Наживались они при этом или нет - это не мое дело и, вообще, ничье! Могу только с уверенностью сказать одно -за такой риск они могли бы получать и побольше. Да и дело-то было хорошее - во всяком случае уж лучше обвешивания старушек мясом, за счет которого тысячи краснорожих продавцов живут припеваючи. Но Артем денег нам не сулил - он предлагал чисто рекламную поездку, а нам она как раз была нужна, да и хотелось поиграть на публике - не было еще тогда такого отчаянного менеджера, который бы рискнул устраивать концерт Свину и его друзьям. На подготовку этих грандиозных гастролей ушло недели примерно две. Было выпито умопомрачительное количество сухого вина, написана целая куча новых песен и записана магнитофонная лента под названием "На Москву.'."" - хотел бы я знать, где она сейчас, -вещь была очень достойная. Запись, которая одновременно являлась для всех и репетицией будущего концерта, была произведена дома у Свина в течение недели на два магнитофона "Маяк-стерео", скорость 19,5, в общем, Хай-Фай. Там пели все - и "Палата ╧ 6", и Юфинсын, и я, и, разумеется, "Автоматические удовлетворители" - Свин, Кук и Постер. Когда запись была закончена и выбраны дни для поездки - суббота и воскресенье, поскольку все работали, а прогуливать боялись или не хотели, стали думать и гадать, кто же поедет и кто на чем будет играть. Однозначно ехали "АУ" - Свин, Кук и Постер,остальных вроде бы и не звали, но поехать хотелось многим, и Свин сказал, что все трудности с ночлегом и прочим он решит с Троицким сам, и кто хочет ехать, может смело составить ему компанию. - Он звал "АУ" - а, может, у меня в "АУ" сейчас десять человек играет - принимай, дорогой! - обосновал Свин свое решение. Присоединиться к знаменитой рок группе решили я, Дюша Михайлов, Олег - то есть вся группа "Пилигрим", Цой, Пиня и в последний момент - Монозуб (он же Панкер). Рано утром в пятницу я позвонил Олегу, и мы, ни свет ни заря, поехали на Московский вокзал за билетами. Отстояв очередь, мы купили их на себя, на Цоя и Монозуба - "АУ", Пиня и Дюша сказали нам за день до этого, чтобы мы за них не беспокоились, мол, с билетами они разберутся сами. Пятница у всех нас была свободным днем - мы собирались устроить генеральную репетицию и заранее отпросились с работы и учебы. Репетиция началась в полдень. Для начала мы купили сухого вина и стали прикидывать, каков же будет окончательный репертуар. В общих чертах решив этот вопрос, на что ушло часа два с половиной, мы купили еще сухого. Мы не были миллионерами, просто сухое тогда стоило 1 рубль 07 копеек, ну в крайнем случае - 1 рубль 17 копеек, ну а уж если из дорогих захочется - 1 рубль 37 копеек. Затем принялись решать, кто на чем и с кем будет играть - музыкантов было много, и каждому хотелось блеснуть своим мастерством перед столичными ценителями изящных искусств. Кое-как и этот трудный вопрос был решен, но тут пришел Монозуб (он же Панкер) с целой сеткой пива, которое вызвало у всех присутствующих такую бурю восторга, словно бы с утра ни у кого во рту маковой росинки не было. Пиво не располагает к активным действиям, и мы решили немного отдохнуть от репетиции и послушать музыку. Некоторое время мы блаженствовали, отдыхали, набирались сил перед дальней дорогой, но вскоре, когда пиво стало подходить к концу, Свин сказал, что надо и совесть иметь, делу - время, потехе - час, надо продолжать репетицию, и отправил Пиню и Кука в магазин за сухим. Они вернулись очень быстро и принесли, кроме сухого, еще и "Стрелецкой", к которой, расталкивая друзей локтями, бросился Монозуб (он же Панкер), крича, что ему полагается штрафная. Выпив стаканчик, Монозуб попросил повторить. Повторив, он посмотрел на нас покрасневшими слезящимися глазами и категорично заявил, что в таком виде ни в какую Москву нам ехать нельзя. - А в чем, собственно, дело? - спросили мы. - Мы прекрасно себя чувствуем. - Да вы посмотрите на себя! Куда вы поедете? Панки называется! Да вас всех, кроме Свина и Постера, нужно срочно подстричь! Что это за хиппанский вид? Свин! Где ножницы? Сейчас я вас быстренько всех... Он схватил поданные Свином ножницы и двинулся к Олегу. Тот слегка повел мускулистыми плечами и посмотрел на Панкера чистым ясным взглядом. Монозуб (он же Панкер) тут же изменил маршрут и направился к Пине. Пиня остановил его, вытянул вперед правую руку, посмотрел на нее зачем-то и после этого решил, что подстричься не мешает. - С григи давай! - энергично скомандовал он Панкеру. Я вдруг тоже ощутил непреодолимое желание немного укоротить свою прическу и сказал: "Панкер, я буду за Пиней". За мной очередь занял Цой, но до него ножницы Панкера не добрались, так как только он разобрался с моей головой, как Олег испуганно закричал: - Мужики, до поезда час остался, надо бежать! - Андрюха, а когда ваш поезд? - спросил Цой у Свина. - А тогда же, когда и ваш. - А как вы... вы же не знали, какие мы купили билеты... - А у нас и нет билетов. Главное - сесть в поезд. На ходу не выкинут! Обсуждать это было уже некогда, и мы ринулись на вокзал - через магазин, естественно. Свин успел только дать нам телефон и адрес конспиративной квартиры в Москве, где мы все должны были встретиться с Троицким: - На всякий случай. Вдруг в разных поездах поедем. Так и случилось. Из поезда, в котором поехали мы с Олегом, Панкер и Цой, наших друзей вытолкали взашей злобные проводники, но мы не особенно волновались за Свина и Ко - в крайнем случае купят билеты - деньги на это у них были, их просто не хотелось так бездарно расходовать. Мы доехали до столицы без особых приключений, замечательно выспались в пути, хотя и провели ночь в сидячем вагоне. Сухое вино, пиво, "Стрелецкая", а потом, уже в поезде, опять сухое - оказали благотворное снотворное действие, и нас во сне ничто не беспокоило. В Москве, прямо на вокзале, нас покинул Панкер - у него были какие-то свои дела в столице, и он обещал вечером позвонить на конспиративную квартиру и подъехать прямо туда. Чувствовали мы себя превосходно. Впереди были наверняка интересные новые приключения, огромный незнакомый город, новые знакомства, концерт и, наверняка, выпивка в хорошей компании. В том, что компания будет хорошей, мы не сомневались - если не найдется таковой в Москве, то и наша нас вполне устраивала. Мы не были отягощены никакими вещами, что нужно битнику на два дня? Пара пачек дешевых сигарет, а они продавались на каждом углу, и крепкие ботинки для болтания по улицам в любую погоду. По словам Троицкого, гитарами и барабанами нас должны были обеспечить на месте, и поэтому мы прибыли налегке. Итак, в руках у нас ничего не было, лишь у Цоя на плече болтался какой-то предмет - нечто среднее между армейским вещмешком и маленьким надувным матрасом. - Куда пойдем? -спросил прагматичный Олег. - Поехали в центр, - сказал Цой. - Поехали. И мы поехали, путаясь в схеме-пауке московского метро, теряя в толпе друг друга и снова встречаясь, хихикая и удивляя собой невинных, простоватых, как нам тогда казалось, москвичей, еще не знакомых с панками и битниками. Довольно долго проплутав в подземных переходах станции "Проспект Маркса", мы наконец-то нашли выход на поверхность и вышли на нее. - Пошли похаваем где-нибудь, - предложил Олег. Мы были не против и довольно быстро набрели на какую-то столовую, где и получили скромный, но плотный завтрак: по два двойных гарнира - 16 копеек на брата. В какой еще стране большую глубокую тарелку макарон с мясным соусом вы можете получить за 16 копеек? Ну-ка, переведите в доллары - даже по курсу (рыночному) 1981 года - один к пяти. Сосчитали? Совершенно верно - три целых и две десятых цента. Был я в Америке, был, и уверяю вас, что в 1990 году там за 3,2 цента невозможно было купить тарелку макарон и, думаю, что в 1981 - тоже. События разворачивались самым замечательным образом. Проглотив последнюю макаронину, Олег сказал: - Похавать с утра - первое дело. - Да-да, - сытыми довольными голосами ответили мы с Цоем. - Давайте теперь найдем-ка где-нибудь лавочку и посидим, покурим, - предложил Цой. Что за чудесный город - Москва! И лавочку мы тут же нашли, и стояла она не на тротуаре, а во дворике какого-то не то музея, не то института, в общем, там было красиво и никто не мешал нам отдыхать - нам просто явно везло в это утро. - Сейчас начинается программа под названием "Волшебный мешок Цоя!" - громко и торжественно сказал Цой. Мы с Олегом были заинтригованы этим заявлением и молча стали ждать начала представления. Цой снял с плеча свой мешок и достал оттуда продолговатый предмет, завернутый в газету. Потом он достал плоскую квадратную коробку, завернутую в газету. Потом он достал короткий цилиндр, завернутый в газету. Потом он достал длинный узкий цилиндр, завернутый в газету. Потом он быстро развернул все газеты, мы увидели перед собой на снегу небольшой кусок балыка, коробку шоколадных конфет, граненый стакан и бутылку коньяка. Моя шариковая ручка бессильна описать то чудесное состояние, в котором мы пребывали следующие два часа. Хочу только отметить, что блаженство было вызвано не тем, что мы пили Коньяк и ели Балык и Шоколадные Конфеты, а тем, что все это просто было вкусно так же, как и макароны. Мы не были снобами и смотрели на жизнь практически - ведь на самом деле макароны с мясным соусом не менее вкусны, чем коньяк и шоколадные конфеты. Вот так незаметно подошло время ехать на конспиративную квартиру, где мы должны были встретиться со второй партией наших битников и с Артемом. Это было где-то в районе Кузнецкого Моста. Мы быстро добрались до места и, не дойдя до нужного нам дома, увидели на улице всех наших друзей - Свина, Кука, Постера, Пиню и Дюшу. - А-а-а-ы-ы-ы-р-р-!!! - заорали все одновременно, приветствуя друг друга. Несколько прохожих, оказавшихся в этот момент поблизости. - пара старушек и трое-четверо довольно крепких взрослых мужчин, шарахнулись в разные стороны с таким испугом, словно бы перед ними из-под земли вылезла какая-то страшная гадина. Я думаю, что если бы им на головы внезапно начал бы падать парашютный десант НАТО, это не вызвало бы такого испуга с их стороны, возможно, мужчины даже немедленно вступили бы в бой "за Родину, за Брежнева", но тут они столкнулись с чем- то непонятным, загадочным, таинственным и незнакомым и испугались. - Ы-ы-ы-ы-а-а-р-р-р-И! - продолжали мы, а улица вокруг все пустела и пустела. После исполнения ритуала приветствия мы стали делиться впечатлениями о поездке и первых часах в Москве. Выяснилось, что часть наших коллег доехала до Москвы, заплатив проводникам по десятке, но заплачено было не за всех, и ехавшим "зайцами" пришлось всю ночь бегать из одного туалета в другой, скрываясь от разгневанного невыгодным бизнесом проводника. Последний участок дороги - три или четыре часа, когда проводник устал и уснул, Дюша, Кук и Постер провели в туалете сидячего вагона. Это место и для одного-то малоком-фортабельно, а для троих и на четыре часа... Ребята имели довольно помятый вид, но были веселы и готовы к новым подвигам. - Что поделывали? - осведомились мы у Свина. - А вы? - Ну как, культурная программа - в центре погуляли, на Красной площади были, выпили слегка... - А мы были в музее Революции, - сказал Свин. Да, вот так проводят свободное время битники - не по Гумам и Рижским рынкам болтаются, а пожалуйста вам, - Красная площадь, музей Революции... Что только КГБ не устраивало, не понимаю. - Это самый крутой музей в мире, - говорил восторженно Свин. - Мы там видели копию ботинок Карла Маркса - это незабываемое зрелище. Мы глаз оторвать не могли. Кук, Постер, Пиня и Дюша согласно кивали головой - они разделяли восторг товарища по поводу увиденного. - Ну вот, - сказали мы, - уже не зря в Москву съездили. Даже если концерт обломится, уже будет, что вспомнить. - Ничего не обломится, - сказал Свин, - Троицкий обещал, а это - сила. Сипл это или не сила, мы еще не знали, так как впервые имели дело с человеком, который публикуется в печати, которого все знают, и это нас бодрило. - Троицкий - солиден! - закончил Свин. - Но мы ему покажем! - Покажем, покажем, - согласились остальные "удовлетворители". Глава 2В дверь конспиративной квартиры звонил сам Свин, секретный код - последовательность длинных и коротких звонков - был известен только ему. Дверь открыл странный молодой человек - с интеллигентной бородкой, аккуратно подстриженный, в очках, косоворотке, простых каких-то брюках и солдатских сапогах. Он молчал, внимательно смотрел на нас и не двигался. Насмотревшись, он открыл дверь и сказал вежливо: - Проходите. Все это напоминало мне фильм "Операция "Трест"", и я чувствовал себя. если не Кутеповым, то, по крайней мере, Савинковым- уж никак не меньше собственной значимости. Мы прошли в комнату, заставленную книжными полками. - Садитесь, - второй молодой человек, точь-в-точь такой же, как и первый, встретивший нас, стоял у окна и показывал рукой на диван. Та же бородка, очки, те же сапоги, брюки, косоворотка, внимательные глаза того же оттенка, то же лицо. "Вот это конспирация", - подумал я и толкнул локтем Цоя. Тот взглянул на меня и хихикнул. Загадочные бородачи взяли по стулу, сели напротив и спросили: - Ну как? - Да ничего себе, - ответил Свин. "Это что, пароль, что ли?" - подумал я. - А где Троицкий? - спросил Свин. - Троицкий подойдет попозже. "Шеф появится в последний момент", - подумал я. - Ну, познакомимся, - сказали бородачи. - Рыба, - сказал я, протягивая руку "крючком". -Цой. - Свин. - Пиня... Мы чувствовали, что перехватываем инициативу и становимся хозяевами положения. Наши крючки окружили бородачей со всех сторон, и они неуверенно протягивали руки, не зная, как ответить на приветствие. Свин встал и помог им, показав, как нужно сжимать руку. - Володя. - Сережа. Хозяева поздоровались со всеми по очереди. Они оказались братьями-близнецами и самыми настоящими битниками, как потом выяснилось. Как-то сразу все почувствовали себя свободнее, сели поудобней, бородачи тоже расслабились, и Володя сказал: - Послушайте нашу работу. Он поставил на магнитофон ленту и включил аппарат. "Дамы и господа. Товарищи. Сейчас перед вами выступит всемирно известная группа "Мухомор" - отцы новой волны в Советском Союзе. В своих песнях ребята поют о природе, о женщинах, о любви к своей великой стране. Искренность их песен снискала им мировую популярность". "Мухомор", - сначала по-английски, а затем - по-русски произнес с ленты мужественный голос. А потом началось такое, что мы принялись дико хохотать, бить друг друга по плечам и головам, топать ногами и рыдать от восторга. На записи мужественные и немужественные голоса читали стихи под фонограммы музыкальных произведений, которые в то время наиболее часто звучали по радио и телевидению и являлись фирменной маркой советского вещания - от "Танца с саблями" Хачатуряна до Джо Дассена и Поля Мориа. Стихи же были безумно смешные и абсурдные, приводить их я здесь не буду, хотя и помню наизусть достаточно много. Если хотите - приходите ко мне, я вам почитаю, а еще лучше -обратитесь к самим "Мухоморам". В общем, бородачи были нашего поля ягоды, а может быть, мы - их поля, это неважно. Главное - мы моментально нашли общий язык и стали рассказывать друг другу о бесчинствах, которые мы творили в Ленинграде, а они - в Москве. Неожиданно раздался звонок в дверь - звонили "кодом", но хозяева попросили нас всех замолчать, выключили магнитофон, Володя пошел открывать дверь, а Сережа остался в комнате. Володя вернулся к нам в сопровождении молодого человека все в тех же солдатских сапогах, и мы поняли, что это еще один "Мухомор". Нам было приятно, что задолго до концерта публика уже потихоньку собиралась. - Свэн, - представился вновь прибывший. - Свин, - сказал Свин, протягивая руку. Вошедший вопросительно посмотрел на всех присутствующих, помолчал, потом с нажимом повторил: - СВЭН. - Свин, - улыбаясь, ответил Свин. Очевидно, юноша подумал, что его дразнят, и не знал, как поступить, - обижаться на такую глупость не позволяло вроде бы реноме "Мухомора", но нужно было что-то делать - все смотрели на него и ждали продолжения, и он сказал уже без нажима и с интонацией "ну ладно вам": - Свэн. - Свэн, да это Свинья, его зовут так, - выручил друга Сережа. - Свэн, - повторил совсем смешавшийся Свэн. Все окончательно развеселились, в том числе и Свэн, и продолжили прослушивание записи "Мухоморов", попивали чай с бубликами, отогревались в уютной теплой квартире. Мы совсем было разомлели и стали даже подремывать, как пришел Троицкий. После прозвона, естественно, "кодом", он влетел в комнату, не раздеваясь, окинул нас всех цепким взглядом, сказал "привет" и вызвал Свина на лестницу для конфиденциальной беседы. Через пять минут (вот это деловой разговор!) Свин вернулся и сказал: - Одевайтесь, поехали. Все в порядке. Концерт будет. Троицкий выставляет бухалово, играть можно всю ночь. Аппарат есть. И мы двинулись по вечерней зимней Москве - впереди, выдвинув рыжеватую бороду, известный музыковед, за ним -восемь молодых людей совершенно неописуемого вида, и завершали шествие трое в солдатских сапогах, двое из которых были абсолютно на одно лицо. Дорога была неблизкой - троллейбус, метро, трамвай, и наконец Артем сообщил: - Приехали. Мы вошли в подъезд большого "сталинского" дома, и Артем позвонил в одну из квартир - уже без всякого кода. Дверь открыл очередной бородач, но не стал сверлить нас глазами, а спокойно пригласил проходить. Он оказался известным в Москве художником-концептуалистом, а когда мы увидели пару его работ - объявления, какие висят на столбах и заборах всех городов, - на тетрадных листочках в клеточку и с отрывными телефонами, - мы поняли, что он тоже битник, и признали за своего. Текст объявлений Рошаля (так звали хозяина) абсолютно соответствовал нашей гражданской позиции : "Меняю себя на все, что угодно" и "Мне ничего не нужно". В квартире оказались пара электрогитар - бас и шестиструнная, один барабан "том", бубен, бытовой усилитель и пара колонок. Все это было заблаговременно собрано московскими любителями панк-рока. Артем предложил нам собраться с силами, настроиться и репетнуть - до прихода публики, по его словам, оставалось еще около часа, а сам, взяв с собой Пиню, отправился в винный магазин. До их возвращения, конечно, ни о какой репетиции не могло быть и речи, а когда Артем и Пиня вернулись, то зрители уже начали собираться. К нашему удовольствию, публика была именно та, которую мы бы хотели видеть на нашем выступлении. Пришли какие-то пожилые розовощекие мужчины в дорогих джинсах и кожаных пиджаках, с золотыми браслетами часов, женщины снимали меховые шубы и оказывались в бархатных или шелковых платьях, увешанные, опять же, золотом, а мы тихо радовались предстоящему веселью и думали, что бы такое учинить посмешнее. - Они на панк-рок всегда так наряжаются? - спросил Свин у Артема. Артем промолчал. Он дико волновался - это было видно. Он только сейчас воочию увидел нас такими, какими мы были наяву, а не в его размышлениях о советском панк-роке, а на фоне его золотых гостей мы выглядели ой-ой-ой как специально. - Да-да-даваите, выпейте и начинайте, - сказал Артем. - То-то только не волнуйтесь. Если сегодня все пройдет нормально, завтра будет концерт в настоящем зале, - подбодрил он нас. И мы начали. Первым играл Цой. Он спел одну из двух написанных к тому моменту песен - "Вася любит диско, диско и сосиски". Песня была слабенькая, серая, никакая. Удивительно то, что, написав "Васю", Цой на этой же неделе сочинил замечательную вещь "Идиот", которую ни на одном концерте никогда не исполнял, а песня была классная - жесткая, мелодичная, настоящий биг-бит. На ее основе Цой потом написал "Бездельника ╧ 2". Но все это было впереди, а пока Цой пел своего "Васю" и явно при этом скучал. Публика приняла его тепло, но без восторга и стала ждать следующих номеров. Следующим номером был я. Поскольку ножницы Панкера успели пройтись по моей голове, я выглядел более экстравагантно, и зрители насторожились. Я проорал им свой рокешник на стихи Панкера "Лауреат" - десять лет спустя его станут играть братья Сологубы и их "Игры": Я - никто и хочу им остаться, Видно, в этом и есть мой удел -Никогда никем не называться. Не устраивать скандалов и сцен. И припев: Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, Ля -ля -ля- ля-ля-ля-ля-ля, Ля-ля-ля-ля-ля! Во втором куплете один раз звучало слово "насрать", и зрители несколько оживились - начиналось то, ради чего они надевали золотые серьги и бриллиантовые колье, то, чего они так хотели,- начинался загадочный, таинственный, незнакомый панк-рок... Потом я спел слабенькую панк- песенку "Я пошел в гастроном" и мой главный хит - "Звери", который очень понравился Артему. Таким образом, Цой и я немного разогрели публику, и на бой вышли "Удовлетворители" - Свин, Кук и Постер. Постер бил в бубен, поскольку был уже настолько пьян, что даже с одним барабаном справиться не мог. Свин был освобожденным вокалистом, но в некоторых песнях брал гитару и издавал пару звуков, Кук играл на гитаре, Цоя они попросили помочь им на басу. Начали "АУ" с песни Макаревича "Капитан корабля" ("Случилось так, что небо было синее, бездонное..."). Первый куплет игрался так же, как и у "Машины", а дальше начинался бешеный моторный панк-рок с упрощенной гармонией, и заканчивалась песня троекратным повтором: Забыли капитана, Забыли капитана, Забыли капитана Корабля-бля-бля-бля... Вина Артем купил вволю - с расчетом на всю ночь, и поэтому та часть битников, которая не участвовала в музыцировании, не скучала и развлекалась вовсю. Мы наблюдали за зрителями - те были в восторге. Никогда не угадаешь, что человеку нужно, - такое это загадочное создание. Свин крыл матом с импровизированной сцены, снимал штаны, а дамы в жемчугах и их спутники млели от восторга и искренне благодарили Артема за прекрасный вечер, который тот им организовал. Свин так разошелся, что мы не на шутку заволновались. "Вот-вот свинтят нас всех того и гляди",- думали мы, а Дюша и Панкер просто встали и, от греха подальше, уехали в Ле-нинград. Тем не менее концерт продолжался. Жемчужные и меховые дамы принялись тоже попивать портвейн, и не без удовольствия, как мы заметили. Их кавалеры не отставали, и вскоре зрители были уже в одинаковом состоянии с музыкантами. Троицкий сиял - он почти не пил и наблюдал за происходящим. "Вот он, эффект панк-рока, - думал Артем. - Вот те ребята, на которых нужно ставить". Я не уверен, что он думал именно так, но по выражению его лица было видно, что мы полностью оправдали его надежды. Встал вдруг Пиня и под аккомпанемент "АУ" спел свою безумную песню "Водка - вкусный напиток" на музыку Майка. Пел он шикарно: на протяжении всего произведения отставал от музыки ровно на четверть, и получалось что-то невообразимое. Специально так сделать очень сложно: Делают сок из гнилья и отходов, Делают сок из поганого дерьма, А в водку входит корень женьшеня, И вот поэтому водку я пью И очень долго на свете живу. Я, один только я!.. Зрители медленно сползали со стульев на пол. Добил их Свин, спев двадцатиминутную композицию "По Невскому шлялись наркомы" - я до сих пор считаю, что это лучшая русская песня в панк-роке, и никто меня не переубедит. Если вы помните ранний "Дорз", а если не помните, послушайте "Аквариум" - "Мы пили эту чистую воду" - это из той же оперы. Мощный, в среднем темпе, постоянно повторяющийся рифф, напряжение нарастает и нарастает, певец импровизирует - все вместе это создает очень сильное давление на слушателя. Троицкий жал нам руки и говорил, что мы выступили просто замечательно. Довольные слушатели расходились по домам с сияющими от портвейна и высокого искусства лицами, и мы одевались: Артем собирался отвезти нас на очередную конспиративную квартиру, где нас ждал ужин и ночлег. Правда, часть музыкантов во время исполнения "наркомов" попадала прямо на сцене и моментально заснула, так что заканчивал песню один Свин. Оставив павших бойцов панк-рока ночевать у Рошаля, мы поехали с Троицким. Переночевав у приятельницы Артема, мы позавтракали вкусным московским мороженым и пошли в гости к нашему менеджеру - он жил неподалеку. Троицкий нас уже ждал. Он дал нам послушать массу незнакомых нам панк-групп, порассказал кучу интересного о музыке и музыкантах, дал кое-какие советы. Мы были в восторге от него и от приема, который Артем организовал в Москве неизвестным ленинградским панкам. Всем был понятен риск, на который шел известный уже журналист, и это вызывало уважение. Артем повез нас на место следующего концерта - в какой-то подростковый клуб, где репетировала какая-то подростковая группа и стояла настоящая, хоть и невысокого класса, аппаратура - усилители, колонки, барабаны, микрофоны и прочая и прочая... Это выступление было менее интересно, хотя звук и был много лучше, - Олег работал за ударной установкой, а он был очень сильным барабанщиком даже по нынешним меркам, Цой и я имели практику игры в группе и создавали гитарой и басом довольно плотное, "правильное" звучание, но чего-то не хватало, не было состояния "пан или пропал", не было задора, не было всего того, что помогает музыкантам устраивать порой просто фантастические концерты. Публике мы, правда, опять понравились, хотя на этот раз нас слушали московские музыканты, от которых (не только московских, а вообще - от рокеров) похвалы добиться очень трудно. Кто- то, однако, плюясь, ушел из подвала, где располагался подростковый клуб, через пять минут после начала концерта, ну что ж - на всех не угодишь. Зато Троицкому все понравилось еще больше, чем за день до этого, и он познакомил нас с невысоким парнишкой, которого охарактеризовал как замечательного московского скрипача. Парнишка оказался вовсе не парнишкой, а молодым мужчиной, просто у него было очень подвижное выразительное лицо и необычайно живые задорные глаза. Это был Сережа Рыженко - отличный музыкант, поэт и актер, который впоследствии сыграл довольно большую роль в судьбе как нашего с Цоем творчества, так и моего лично. Артем, что называется, передал нас с рук на руки Сережке и горячо всех поблагодарил. Он был искренне растроган и ужасно доволен удачно проведенным экспериментом по внедрению в столицу панк-рока. Итак, наш менеджер простился с нами, узнав предварительно, нет ли у нас проблем. Проблем не было, и мы отправились с Рыженко в гости к его друзьям, где нам пришлось дать еще один концерт, правда, на этот раз уже камерный - тихий и пристойный. Все уже устали бесчинствовать и хотели спокойно поесть и отдохнуть. Рыженко спел нам несколько своих песен, несколько взбодрив уставших битников, - это был настоящий артист, он проигрывал каждую песню как маленький спектакль с захватывающим сюжетом, это было эдакое "фэнтези" - "Алиса в стране чудес" или что-то вроде того, это было просто здорово. Мы были трезвы, довольны всем и всеми, ну и собой, разумеется. Все шло как по маслу. Обменявшись телефонами с Рыженко и его друзьями, мы отправились на вокзал, где без проблем купили билеты, сели в поезд и преспокойно, в сладких снах доехали до Ленинграда - воистину, судьба хранила нас от неприятностей, которыми могли бы закончиться наши музыкальные игры. Мы не занимались политикой в отличие от всего многонационального народа и, естественно, не были теми кухарками, которым наши мудрые вожди могли бы вручить бразды правления государством. Я приходил к Цою в "дом со шпилем" на углу Московского и Бассейной, мы сидели и слушали Костелло и "Битлз", курили Беломор, пили крепкий сладкий чай, которым нас угощала Витькина мама, потом ехали ко мне на Космонавтов, слушали "Ху" и "ЭксТи-Си", потом... Выбор был широк - идти к Олегу и слушать "Град Фанк" и "Джудас Прист", идти к Свину и слушать Игги Попа и "Стренглерз", ехать к Майку и слушать "Ти Реке", пить кубинский ром с пепси-колой и сухое, ехать к Гене Зайцеву, пить чай и слушать "Аквариум"... И говорить, говорить, говорить обо всем, кроме политики и футбола. Мы были полностью замкнуты в своем кругу, и никто нам не был нужен, мы не видели никого, кто мог бы стать нам близок по-настоящему : по одну сторону были милицейские фуражки, по другую - так называемые шестидесятники - либералы до определенного предела. Тогда они нас не привлекали. Я знаю много имен настоящих честных людей этого поколения - и тех, кто погиб, и тех, кто уехал, но это единицы, и имена их так растиражированы, что покрывают собой все то же серое большинство, но теперь уже либеральное, которое стоит с застывшей ритуальной маской светлой интеллигентной печали на лицах под песни Окуджавы, а потом идет ругать КПСС в свои конторы, чертить чертежи новых ракет и пить водку на лестничных площадках своих учреждений. Заходили мы иногда и к Гене Зайцеву - я уже упоминал это имя. Гена был главным ленинградским хиппи, и в его квартире (вернее - квартирах. Гена был одержим обменом жилплощади - он хотел жить в центре и с каждым годом все ближе и ближе к нему подбирался) было много интересного : кипы фотографий разных хипповых тусовок, горы самиздата, полки, заставленные альбомами с различной музыкальной информацией, книги, пластинки и прочие атрибуты независимого молодого человека. С Геной я познакомился на пластиночном "толчке" и одно время бывал у него довольно часто - меня интересовало все новое, а о хиппи я знал очень мало. Цой тоже порой захаживал со мной к Гене, но относился к его убеждениям скептически, как и я через некоторое время стал к ним относиться. Все-таки хиппи - это было четкое сообщество, все тот же коллектив с какой-то своей иерархией, своими законами, со своим специальным языком, который сейчас ошибочно называют слэнгом. А какой же это слэнг - просто искаженные английские слова, и только, которые, будучи произнесены правильно по-английски, означают то же самое, что и на хипповском слэнге. Хиппи нам быстро надоели, но с Геной у нас остались хорошие приятельские отношения, не затрагивающие его идеологию. Он знал практически всех ленинградских музыкантов, сам время от времени устраивал концерты, знал все последние рок новости, и у нас всегда было о чем поговорить. И мы говорили, гуляли, бродили по городу, радовались солнцу, снегу, весне, осени, лету, траве, домам вокруг, друг другу - радовались почти всему. А на то, что не радовало, просто не обращали внимания. Зима подошла к концу, я всю весну прорепетировал с Пашей Крусановым в его группе "Абзац", где игралось нечто аквариумоподобное, а Цой написал несколько новых песен, в том числе "Бездельника ╧1": Гуляю, я один гуляю. Что дальше делать, Я не знаю. Глава 3Лето - золотая пора для битничества. Зима тоже для этого золотая пора, так же, как весна и осень, но летом меньше проблем с одеждой. К этому лету Цой сшил себе штаны-бананы. Шить он не умел, и это была его первая портновская работа. Но штаны получились ничего себе, правда, без карманов - он еще не освоил такие детали. На процесс изготовления этих брюк ушло довольно много времени - битники ко всему подходят творчески. Надо сказать, что Цой неплохо рисовал : у него за плечами была художественная школа, и некоторое время он учился в Серовнике - художественном училище, откуда ему пришлось уйти за то, что он чрезмерно, по понятиям педагогов, много времени тратил на гитарные экзерсисы. Это шло в ущерб изучению истории КПСС и других важных дисциплин, без знания которых абсолютно немыслим нормальный советский художник. Цой поступил в ПТУ и стал учиться на резчика по дереву - с пространственным воображением у него все было в порядке, и он, распоров старую школьную форму, соорудил выкройку модных "бананов". Кстати, о бананах. Модными в 1981 году они, как вы помните, не были, и на битников, идущих на десять шагов впереди прогресса и театра моды Вячеслава Зайцева, смотрели как на идиотов. Но дело в том, что у нас была информация из первых рук - песня группы "Безумные" ("Мэднесс") под названием "Багги траузерз" ("Мешковатые штаны") и пластинки с фотографиями этих известных на пяти шестых земного шара музыкантов. Покрой штанов "Безумных" показался нам интересным, и мы приняли это к сведению. Через пару лет, правда, вся золотая советская молодежь, а также прогрессивные кинорежиссеры и модные стареющие дамы тоже нарядились под "Безумных" в штаны-бананы, не подозревая, откуда здесь ветер дует. Эти же респектабельные люди иногда носили на шейных цепочках и никелированные украшения в виде лезвий от безопасной бритвы - это тоже вошло в моду. Слава Богу, они не знали, как и советская промышленность, штамповавшая эти красивые штучки, что это изначально считалось отличительным признаком некрофилов. Лето. Мы сидим с Цоем в моей двухкомнатной крохотной "хрущобе" в прекрасном настроении - Цой только что продал на "толчке" три плаката с изображением Роберта Планта, нарисованные на ватмане разноцветной гуашью. Стены моей комнаты тоже сплошь увешаны Витькиной продукцией - это портреты Питера Габриела, Элиса Купера, Стива Хоу и многих других любимых нами музыкантов. Один такой плакат Цой оценивает в пять рублей, и на толчке их берут - работы качественные и оригинальные. Так что сегодня у нас куча денег, и мы выбираем варианты для наилучшего их вложения. Можно, например, купить сухого вина и поехать к Майку, а можно, наоборот, - купить сухого вина и пойти к Свину, можно еще купить сухого вина и пойти гулять - мы просто теряемся среди столь разнообразных возможностей. Я сижу на полу, а Цой - на моей раскладушке. Раньше у меня в этой комнате был диван, но случилось так, что наш друг Майк внезапно женился, и ему потребовалось срочно приобретать спальный гарнитур. Я пошел другу навстречу и поменялся с ним - я дал ему диван, а он мне - рок-н-ролльную пластинку группы "Харригейнз" -вполне нормальный битнический обмен. Наконец мы решаем купить сухого вина и потом уже думать, куда с ним деваться. Мы проделываем эту несложную операцию, потом Цой покупает еще две магнитофонные пленки - они нужны так же, как вино, как вода, как воздух... Погрузив все это добро в сумки, мы неторопливо идем к электричке на станцию "Проспект Славы". Жара. "В городе плюс двадцать пять -Лето... Электрички набиты битком, Все едут к реке". Такую вот песню сочинил Цой недавно и хочет показать ее кому-нибудь. Он очень внимательно прислушивается к чужому мнению о своих песнях. Отчасти это хорошо, отчасти - нет: целая куча хороших песен никогда впоследствии им не исполнялась потому, что кому-то они не понравились при первом прослушивании. Ну а кто, как не Майк и его милая жена Наташа могут сказать нам что-нибудь хорошее о Витькиной песне за стаканчиком сухого? И мы едем к Майку. Вообще-то Майк нас ждал вчера, но всю последнюю неделю Цой пропадал со своей "восьмиклассницей", как он называл одну юную особу, с которой познакомился в училище. В ПТУ, где он резал по дереву, как и во всяком учебном заведении тех времен, существовала своя группа, куда Цой был приглашен в качестве гитариста и певца, и под его руководством этот ансамбль сделал, кроме традиционных "дымов над водой" и "капитанов корабля", несколько Витькиных песен. Это привело к тому, что Цой немедленно стал рок звездой местного петушного масштаба и получил свою законную долю почитания со стороны молоденьких девочек. Одна из них стала его подружкой -Цой проводил с ней много времени и возвращался домой просветленный и одухотворенный всем на зависть и удивление. - Никогда бы не подумал, что я способен еще на такие романтические отношения, - говорил он. В один из таких вечеров, вернувшись с очередной романтической прогулки, он, буквально за двадцать минут, сочинил свою знаменитую песню "Восьмиклассница", вернее, не сочинил, а зарифмовал все то, что с ним происходило на самом деле - от "конфеты ешь" до "по географии трояк". И получилось это просто замечательно. Мы выходим на Витебском вокзале, раскаленном жарким июньским солнцем, которое светит почти круглые сутки. Олега с нами сегодня нет - он работает. После того как Олег покинул институт, он стал работать машинистом и водить длинные грузовые составы. Работа ему страшно нравилась - железная дорога была для него второй страстью после музыки и доставляла Олегу огромное удовольствие. Десять лет спустя он станет заместителем начальника станции "Ленинград - Сортировочная" и будет иметь большой вес в городском управлении, а сейчас он - машинист, и мы иногда приезжаем к нему на "Сортировочную" и покупаем вино у "дядей Вань" - так там называются люди, сопровождающие составы с портвейном и сухим, идущие в Ленинград из Грузии и с Украины. Мы выходим из здания вокзала и идем мимо ТЮЗа - замечательного строения, выполненного в стиле социалистического конструктивизма - в виде гусеничного трактора с прицепом. Цой, как художник, не может нарадоваться изобретательности и выдумке советских архитекторов, мы идем дальше и углубляемся в один из самых мрачных районов родного города - Боровая улица. Разъезжая, Звенигородская - лабиринты проходных дворов, помойки, муравейники коммуналок. В одном из таких муравейников, на седьмом этаже огромного дома, вросшего в асфальт, живут Майк и Наталья. Раньше Майк жил с родителями в отдельной квартире на Новоизмайловском, но женившись, он избрал свободу и поселился у Натальи в коммуналке. Мы поднимаемся в крохотном лифте на последний этаж, звоним в один из бесчисленных звонков, украшающих дверь квартиры, и, минуя длинный коридор, входим к Майку в комнату. Она, как водится, увешана плакатами - Болан, Боуи, Лу Рид, Джаггер, заставлена книжными полками и прочее, и прочее. На обоях написано по-древнегречески неприличное слово, но никто, кроме посвященных, не знает об этом -непосвященные думают, что это просто красивенький узорчик. Майк, как всегда, серьезен, а Наталья, как всегда, весела - обычное состояние этой счастливой пары. Мы достаем вино и начинаем его дружно выпивать, причем Майк все время читает нам английские газеты и журналы, где сообщается о приватной жизни любимых им и нами рок звезд. Слава Богу, хоть еще иногда переводит на русский. Но, по мере уменьшения количества вина, Майк все чаще и чаще забывает переводить, и беседа принимает довольно странный характер: Майк произносит длинный монолог по-английски, поворачивается к Наталье и восторженно говорит ей: - Это гениальная история! - Я что-то не совсем поняла, - отвечает Наталья, и Майк немедленно начинает урок английского языка. Нам грозит опасность полностью выпасть из беседы, поскольку наши познания в английском весьма ограничены; и поэтому, чтобы вернуть Майка из Англии на родину предков, предлагаем сходить в магазин и пополнить наши подошедшие к концу запасы. Наталья предлагает продолжить банкет на улице, и все радостно поддерживают эту идею. В конце концов мы оказываемся на берегу Обводного канала, у тихих струй, под сенью лип... Струи, хоть и тихие, но мутные и довольно вонючие, а липы, возможно, вовсе и не липы, а какие-нибудь иные породы, но нас это не смущает - мы блаженствуем. - Майк, я знаю, ты любишь Тургенева, - говорю я, - а мой любимый писатель - Гончаров. Давай выпьем с тобой за то, чтобы мы никогда не ссорились, как Гончаров с Тургеневым... - Пошел ты в жопу со своим дзен-буддизмом, - говорит Майк, цитируя одну из наших любимых книг того времени -"Жизнь Максима и Федора", и под общий смех мы пьем на брудершафт. Позвонил как-то Пиня и спросил: - На "Блиц" пойдете? Вопрос был поставлен во множественном числе, поскольку моя мама уехала в отпуск, и в моей квартире постоянно сидели Цой и, в свободное от работы время, Олег. - Что это за "Блиц"? - спросил я. - Ну эти, грузины, которые "Битлз" играют. - На "Блиц" пойдем? - спросил я сидевшего рядом Цоя. - Что за "Блиц"? - Ну эти, которые "Битлз" играют. Грузины. - Не знаю. Впрочем, грузины - это интересно... - Не знаю, - сказал я Нине, - а где, когда? Пиня ходил на все концерты, которые случались в нашем многострадальном городе, и всегда имел полную информацию о предстоящих гастролях всевозможных заезжих групп. - Завтра в Юбилейном. Неделю будут играть. - Так что, у них своих песен нет? - Нет, только "Битлз". - Слава Богу. Тогда можно сходить. Пойдем, Витька? - Бесплатно - пойдем, - ответил Цой. - Слышишь, Пиня, если бесплатно - пойдем. - А кто платить собирается? Конечно, пройдем спокойно, как обычно. Никакой специальной техники бесплатного прохода на концерты у нас не было, мы просто спокойно ходили и все. Это был эффект "невидимок" - впоследствии мы с возрастом утратили это искусство, и взгляды контролеров стали зацепляться за наши фигуры. Но тогда, в 81-м, эти взгляды скользили по нам не останавливаясь, нас вроде бы и не было, и мы спокойно миновали контроль. Единственно, это не рекомендовалось делать при большом стечении народа - в таких случаях контролеры звереют и начинают действовать на ощупь - каждого входящего норовят потрогать - тут уже сложнее. Музыку "Битлз" мы всегда были готовы послушать с удовольствием, - как раз в то время нас, а в особенности Цоя, тянуло на старую музыку, на старый биг-бит. Цою кто-то подарил пластинку "With the Beatles", и он слушал ее почти каждый божий день, у меня тоже было кое-что из начала шестидесятых, много старой музыки мы слушали у Майка, как-то постепенно отходили от зверств панк-рока и больше радовались красоте и чистоте интонаций вечно свежих и ярких шестидесятых. У Цоя начались каникулы, я только что расстался с институтом, и мы наслаждались теплом, свободой и прекрасной музыкой. Олег предложил мне через пару недель съездить в Крым - у него начинался отпуск, и он, используя свое звание машиниста тепловоза, брался без проблем купить билеты на любое удобное для нас время. Цой, прослышав о наших планах, тоже попросился в компанию, и мы с радостью приняли его - еще зимой, во время наших оголтелых панковских гастролей, мы почувствовали, что психологически вполне соответствуем друг другу. Полный кайф! Через две недели -на Юг, завтра - на "Битлз", простите, на "Блиц"... Мы быстренько обзвонили всех битников - желающих пойти на концерт оказалось не так уж много, но кое-какая компания все-таки собралась. На следующий день мы подъехали к Юбилейному часа за полтора до начала концерта - не имея билетов, всегда лучше иметь фору по времени, и были несколько ошарашены количеством желающих попасть на выступление вокаль-но-инструментального ансамбля из Грузии. Такое было впечатление, что приехала Алла Пугачева или" Бони М" -огромная толпа окружала дворец спорта, а люди все шли и шли со всех сторон. Мы довольно скептически относились к советским официозным группам - они для нас попросту не существовали, и мы с удивлением наблюдали такой ажиотаж. Народу было очень много, что осложняло проникновение в зал, и мы рассредоточились по разным входам, на всякий случай заранее простившись : вдруг кому-то не удастся попасть. Но все обошлось - мы встретились с Цоем в холле, тут же подтянулся Олег, остальные битники мелькали там и сям в разношерстной толпе. Подошел Пиня и предложил пойти поискать удобные места. Кое-как мы пристроились, наконец, где-то высоко над сценой, но недалеко от нее - на каком-то ярусе или трибуне - как там это называется... Свет погас, и мы оцепенели - на сцену вышла группа "Битлз'. Никакой не грузинский вокально-инструментальный ансамбль, а натуральная группа "Битлз" - таково было первое впечатление. Парни из "Блица", видно, много времени потратили вместе с художниками, костюмерами, гримерами, парикмахерами и режиссерами, чтобы добиться такого эффекта. Это было сделано без всяких пластических операций - лица музыкантов оставались непохожими на лица ливерпульской четверки, и это было то, что надо, - их имидж был незакончен ровно настолько, насколько это было необходимо для того, чтобы не создавалось впечатление, будто перед зрителем находятся четверо шизофреников, полностью утративших свою личность и перевоплотившихся в какие-то фантомы. Нет - это были музыканты группы "Блиц", которые просто предлагали слушателям и зрителям музыкальный материал группы "Битлз". Сделано это было очень чисто, профессионально во всех отношениях и с большим тактом. Можно сейчас рассуждать, нужны ли вообще такие программы или нет, но тогда это было нужно, это был кайф, это был полный кайф! Конечно, это эрзац, скажете вы, но ведь мы все выросли на эрзац-колбасе, играли на эрзац-гитарах, учили эрзац-историю, в магазинах покупали за эрзац- деньги пластинки с записями эрзац-певцов, а по телевизору выступал эрзац-лидер нашего государства... И эрзац-"Битлз" - далеко не самое плохое из этого набора, да, собственно, как я уже говорил, они и не были эрзац-"Битлз"... Да, это был полный кайф. "Твист энд шаут", "Хэл.п", "Лонг Толл Салли" и дальше - вплоть до "Бэк ин ЮССАР"... Мы не слушали, мы просто впитывали в себя эти, десятки раз уже слышанные песни, это была такая струя чистого воздуха, которая просто опьянила весь зал, - тогда, на первом концерте, никто не танцевал в проходах, не бежал к сцене, все были просто в шоке. Люди бедные и богатые, модные и немодные, музыканты и кегебешники, панки и хиппи - все забыли на этом концерте о своих правилах, обязанностях, врагах и обидах. Ненадолго, правда, забыли, но были, были эти мгновения, и битники смотрели друг на друга: я на Цоя, Цой на Пиню, Пиня на Цоя, Цой на меня и все вместе - на сцену, и видели Любовь. Вы когда-нибудь видели Любовь? Мы - видели. "Я видело это-о-о...", - как писал Рекшан в своей повести. Мы видели, как самые разные люди, не имеющие никакого отношения к рок-музыке, ничего о ней на знающие, просто зашедшие развлечься, купив случайные билеты в театральной кассе, как все эти люди, не сговариваясь, зажгли спички и зажигалки, когда заиграли "Имеджн". Это было потрясающе. Это сейчас, в девяностые годы, спички жгут направо и налево, а тогда был такой порыв... Люди, никогда не слышавшие песен Леннона, знающие только, что он отчего-то умер, да и то без уверенности, люди, далекие от всего, что связано с роком, от длинных волос, от хиппи, наши люди - "соловьи", инженеры, домохозяйки, все они были нам родными. Они стояли вокруг нас и передавали нам спички, когда наши гасли, и мы передавали кому-то спички, и дружинники стояли вокруг с огоньками в ладонях... На первом концерте это было так. Завтра все уже будет как всегда и еще хуже, а сегодня в Юбилейном была Любовь. После концерта мы вышли в теплую ночь - было светло, такое милое было время года. Толпа шла на Васильевский остров к станции метро и пела "Твист энд шаут" и "Еллоу сабмарин", подпрыгивала, хохотала. И прохожие не пугались этой сумасшедшей толпы, не шарахались от нее в разные стороны, а только усмехались, с легкой, почти незаметной завистью бормотали: "Во дают ребята..." Олег уехал на работу, а Цой и Пиня поехали ко мне -слушать "Битлз" - что же еще можно делать после такого концерта? - Завтра пойдем? - спросил я у Цоя. - Конечно. - Конечно, пойдем, - сказал и Пиня. Мы слушали "Битлз" часов до четырех, потом включили приемник, и стали слушать Радио-Люксембург. Наконец Цой и Пиня стали клевать носами, и я предложил им раскладушку и кресло-кровать. Оставался еще диван в гостиной, так что места на троих хватало вполне. Я вышел с приемником на балкон выкурить последнюю сигарету перед сном. Солнце уже взошло, внизу люди уже шли на работу, из приемника Дэвид Боуи пел песню "Янг Американз", и я думал, что сегодняшний день будет таким же светлым, как и вчерашний. Ну, дай, Бог, дай. Бог. - Привет, ребята! Что-то обедать сегодня запаздываете, - встретила нас раздатчица столовой, которая находилась радом с моим домом на проспекте Космонавтов. Работницы этой столовой за лето привыкли к битникам - последнее время мы часто обедали в этом милом местечке. - Мы завтракать пришли, - пробормотал еще не совсем проснувшийся Цой. - Не поздновато, завтракать-то? - А сколько времени? - Шестой час. - Нормально, - Цой посмотрел на нас с Пиней. - Нам - как всегда, - сказал Пиня раздатчице. Мог бы и не говорить - всей столовой прекрасно были известны наши вкусы и наши финансовые возможности. Все здесь знали, что мы - панки и битники, что я и Цой едем в Крым и экономим деньги, а Пиня просто презирает всякую пищу, кроме домашней, и поэтому ест в столовых одни ма-кароны. Этим летом мы были здесь постоянными клиента-ми, и девушки на раздаче иногда подкладывали нам малю-сенькие кусочки мяса в наши двойные гарниры. Насытившись, мы попрощались с милыми работницами общепита, выпили по кружке пива в ларьке и поехали в Юбилейный. Подойдя к дворцу спорта, мы увидели, что тол-па, если чем и отличалась от вчерашней, то только большим количеством милицейских фуражек, но не придали этому значения и прошли на свои вчерашние места. Все было так и не так, как вчера. "Блиц" работал так же круто, и мы кайфовали по-прежнему, но что-то было не так - в публике чувствовалась уже какая-то нарочитость, организованность, это был не стихийный кайф, как вчера, а заранее запланированный, рассчитанный и предусмотренный. По залу уже ходили люди с пачками фотографий "Битлз" и продавали их по рублю за штуку всем желающим. Были уже небольшие группки в зале со своими лидерами, по команде которых группки начинали скандировать что-то невнятное, были уже какие-то флаги, большие портреты Джона, уже были принесены с собой в большом количестве хозяйствен-ные свечи и спички - зажигать, как вчера, на "Имеджн". Короче говоря, вся та естественность и непосредственность поведения, которая имела место на первом концерте, улетучилась без следа. Все шло по точному плану, когда подпевать, когда привставать, группки "танцоров" заранее проби-рались к проходам, чтобы начать твистовать задолго до на-чала нужной песни ,- они уже знали порядок номеров, и их возня в проходах была искренним выходом энергии только отчасти, они явно дома готовились к этому, репетировали перед зеркалом и прикидывали, как они будут выглядеть со стороны, когда начнут танцевать в проходах рядов Юбилей-ного. Но музыка "Битлз" все-таки прошибала эту административно-организационную суету, которая просто в крови у нашего народа - хлебом не корми, дай только создать новую партию, тайное общество, вести протоколы заседаний и ко-пить горы деловых бумаг. К концу концерта вся эта непри-ятная возня все-таки перестала отвлекать нас, и мы, как вчера, "расторчались". Выйдя на улицу, мы с Цоем - Пиня где-то затерялся во время концерта - остановились прикурить, пропуская мимо себя толпу, сегодня уже более или менее организованную, направляющуюся к метро, распевавшую битловские песни, как я уже говорил, мы не любили чувствовать себя частью какого бы то ни было сообщества, да и не хотелось раство-рять в толпе то, что было внутри после концерта, мы пред-почитали переживать это наедине с собой и делиться впе-чатлениями друг с другом в нескольких простых словах. Толпа шла мимо, распевала, танцевала, несла зажжен-ные свечи и самодельные какие-то флаги с надписями "Джон", "Битлз" и что-то еще. Она была совершенно мирной, веселой, трезвой и безобидной, шла себе в сторону моста, чтобы там разделиться - кому на метро "Горьковская", кому - на "Василеостровскую". За толпой медленно ехала невесть откуда взявшаяся машина "Жигули" с синей полосой на ку-зове и белой надписью "Милиция". На крыше автомобиля торчали два динамика-колокольчика. Проехав за идущими битломанами метров пятьдесят, машина сказала строгим муж-ским голосом: - Немедленно прекратите петь! В толпе засмеялись. Улыбнулись и мы с Цоем - больно уж бредовые требования ставил этот автомобиль. - Немедленно прекратить петь, я сказал! - ска-зал автомобиль, описывая дугу на правом фланге толпы, заезжая на газон. Петь, разумеется, ник-то не прекратил - наоборот, заорали еще громче -уж больно смешна была эта ненависть или, может быть, страх перед рок-н-роллом маленькой милицейс-кой машины. - Приказываю всем разойтись!!! - заорал взбешенный автомобиль. - Твист энд шаут! - заорали в толпе. - Повторяю - всем немедленно разойтись! Даже если бы у идущих в толпе и возникло такое желание, разойтись тут было некуда - все вроде бы и так расхо-дились. Шли себе к метро, тут была только одна дорога в эту сторону. Но желание куда-то еще расходиться ни у кого не возникло - с какой, собственно, стати, да и куда? Мы с Цоем стояли у дверей Юбилейного, смотрели на все это и посмеивались, но посмеивались, правда, недолго. - Последний раз приказываю - всем разойтись! - Пошел ты на... - множество голосов из толпы весело назвали ряд адресов, куда рекомендовали отправиться не-званому командиру. - ВЫЙТИ ИЗ АВТОБУСА И НАЧИНАТЬ РАБОТАТЬ! ПРИКАЗЫВАЮ РАБОТАТЬ ЖЕСТКО, БЫСТРО, ТОЧНО, КАК УЧИЛИ! "Что бы это значило?" - только и успели подумать мы с Цоем, как увидели, что из двух автобусов, затерявшихся на стоянке возле Дворца спорта среди экскурсионных "Икарусов", служебных машин и еще какой-то техники, быстро, как в кино, начали сыпаться на газон люди в голубых ру- башках. Одеты они были как обычные милиционеры, но отличались замечательной расторопностью и умением драться, как мы увидели через несколько секунд. Большинство идущих в толпе не обратили внимания на последний приказ и не видели этой атаки - милиция, вернее, какие-то специальные бойцы - спецназ - не спецназ, солдаты - не солдаты, приближались к ним сзади, со спины. Паника началась, когда были вырублены первые, вернее, последние идущие в толпе битломаны. Заметь это нападение раньше, битломаны, возможно, могли бы дать отпор атаку-ющим, что тоже спорно, - на них бежали профессионалы рукопашного боя, но сейчас, когда задние ряды попадали на газон под ударами в спину - били в основном в поясницу ногами, - мы это видели отчетливо, началась паника и, сши-бая друг друга, битломаны рванули на проезжую часть ули-цы. Бойцы преследовали их, пиная по дороге уже лежащих, и настигали бегущих, сбивали их с ног ударами в спину, по затылку, под колени, по почкам... Из переулка вылетели на-встречу обезумевшим битломанам два милицейских газика, находившихся, наверное, до поры до времени в засаде. Хо-рошо, хоть никто не попал под колеса, - машины врезались прямо в толпу, расклинивая ее на три жидких потока. Кое-кого уже волокли к автобусам, видимо, тех, кто пробовал все-таки защитить ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО СОВЕТС-КОГО ГРАЖДАНИНА, как говорили сами милиционеры при составлении протокола. Толпа рассеивалась - люди бежали в разные стороны -лучше не попасть на метро, чем стать калекой, и нам с Цоем тоже пришлось дать тягу - в нашу сторону уже устремились трое в синих рубашках. Характерно то, что, хотя нападаю-щие и имели явное физическое преимущество перед битломанами, но тогда они работали группками по двое, по трое, с гарантией полной победы над врагом. И победа была на их стороне. Они полностью достигли того, чтобы нам "жизнь раем не казалась". Она и раньше-то нам таковой не каза-лась, но "Блиц" и "Битлз" ввели-таки нас в заблуждение на какое-то время, а теперь, слава Богу, мы вернулись на зем-лю. Да, это было сильное впечатление! Домой мы приехали довольно поздно - проплутали в лабиринтах переулков Петроградской стороны, стараясь не попадаться милицейским газикам, которые после успешно проведенной операции принялись патрулировать весть рай-он и забирать всех "подозрительных". Вообще, процесс "свинчивания", как мы это называли, был совершенно идиотским - я до сих пор не понимаю, для чего это делалось. Милици-онеры, как я видел, тоже не всегда это понимали, просто выполняли чьи-то дурацкие инструкции и указания. "Свинтив" на улице какого-нибудь молодого человека, которому ставилась в вину лишь непохожесть его одежды или при-чески на одежду или прическу большинства советских граждан, его держали в отделении часа три, иногда четыре, затем с миром отпускали. Ну, иногда, скуки ради, поколачивали - много ли на дежурстве развлечений? Правда, однажды моего приятеля ливерпульца (о нем впереди) задержали на сутки за то, что при нем обнаружили мочалку, - и ну, допытываться - откуда мочалка, зачем мочалка, куда ехал с мочалкой?.. Вовку Дьяконова, всеобщего друга и очень милого парня, как-то взяли у метро Горьковская - он ехал от бабушки и вез от нее пальто, которое она ему подарила. Сам он при этом был одет в старое пальто, а новое держал в руке. Схватили его и на допрос - чье пальто, зачем пальто, зачем два пальто... Пиня не появлялся. Мы сидели вдвоем и гадали - что же с ним? Убежал он, побили его, забрали? После концерта он собирался подтянуться ко мне домой, но мы с Цоем сидели тут уже два часа, а его все не было. - Да, вот такие дела, - сказал я, - Рок-клуб вовсю рабо-тает, а запоешь на улице... - Да бессмысленно это все, - отозвался Витька. - Что? - Да клубы эти... - Почему? - Ну ты видел сейчас? Им ничего не стоит - открыть клуб, закрыть клуб. Взять и избить на улице. Грустно. - Да нет, все нормально будет. Это все изменится со временем. Не может же так всю жизнь. - Может, - грустно сказал Цой. - И мы никогда никуда отсюда не вылезем. - Так что теперь? - А ничего. Играть надо, музыку делать. Для своих. Чего дергаться - пусть там грызутся друг с другом. Я знаю только одно - я никем, кроме музыканта, не буду. Я не хочу ничего другого. И меня не волнует, что там у них... С Цоем случился редкий приступ разговорчивости. Обыч-но он был молчалив, но не загадочен - на лице у него всегда было написано то настроение, в котором он находился в данную минуту, одобряет он что-то или нет, нравится ему что-то или вызывает отвращение. Он был настоящим наблюдателем по своей натуре и никогда ничего не усложнял -наоборот, любую ситуацию он раскладывал по принципу "хорошо-плохо" и не от недостатка ума, а от желания докопаться до сути происходящего. Выражаясь фигурально, он был гениальным фотографом : схва-тывал ситуацию, а потом показывал ее нам в том свете, при котором она была сфотографирована, ничего не прибавляя и не отнимая. Так, он однажды зафиксировал всех нас и себя тоже и проявил за двадцать минут - мгновенно, на одном дыхании написал, как мне кажется, лучшую свою песню "Мои друзья": Пришел домой и как всегда опять один. Мой дом пустой, но зазвонит вдруг телефон, И будут в дверь стучать и с улицы кричать, Что хватит спать, И чей-то голос скажет: "Дай пожрать!" Мои друзья всегда идут по жизни маршем, И остановки только у пивных ларьков... В 81-м чувствовали эту безысходность, может быть, не верили в нее, но чувствовали. Потому и были "АУ" и остальные панки и битники такими, какими они были. И Цой спел об этом - это была первая песня про нас, первый серьезный взгляд на нашу жизнь. Это было грустно ровно настолько, насколько это было грустно в жизни. А рок-клуб, и правда, вовсю уже работал. Это было очень любопытное заведение. Президентом клуба был Гена Зайцев, который страшно любил всякие бумажки, записки, протоколы, книги учета и прочие бюрократические штучки. При этом у Гены была чет-кая ориентация на свершение все той же пресловутой рок-революции, и весь клуб под его руководством готовился к восстанию. Заправляли всей партийной работой мэтры хип-повского хард-рока семидесятых - "Россияне", "Зеркало", "Союз Любителей Музыки Рок", "Джонатан Ливингстон" и другие - одни получше, другие похуже, умные и целеустремленные борцы за свободу всего человечества. Каждая группа в отдельности была неплоха, когда занималась своим прямым делом - рок-музыкой. Но когда они собирались все вместе и под председательством Гены начинали свое партийное собрание - на полном серьезе объявляли кому-то выговоры, предупреждения, кого-то исключали, принимали, решали возникшие трения по вопросам идеологии путем поименного голосования, выдвигали поправки по повестке дня и ругали правых (КГБ) и левых (нас), то все это выглядело просто замечательно. Учитывая же еще и то, что над всем собранием незримо витала тень великого экстрасенса и певца Юрия Морозова, который в своем физическом воплощении на собрания не ходил, а прилетал туда в виде некоего духа и сидел где-нибудь на люстре, мрачно наблюдая за происходящим внизу, то эта компания на самом деле представляла собой реальную опасность для общества. Члены клуба, сдав по одной фотографии президенту Зайцеву, ходи-ли важные, на свои собрания никого не пускали и были на седьмом небе от собственного величия. Руководство клуба захватило монополию на устройство концертов и всячески пакостило двум-трем делягам шоу- бизнеса, пытающимся ра-ботать автономно. Вторым человеком в клубе после Гены была Таня Иванова, которая в конце концов подсидела Гену и стала зап-равлять клубом, внедряя в него рок-музыку уже совсем ди-кого образца, - я к женскому вкусу в этом плане всегда относился с недоверием. Свои интриги Таня плела тоже не очень долго - вскоре ее аннигилировал энергичный Коля Михайлов - нынешний наш президент. Он был первым из трех президентов, имеющим непосредственное отношение к музыке, и это, конечно, сыграло свою роль. Состоялся в рок-клубе и концерт Майка - рок-группа "Зоопарк". До этого у него были в основном джемовые вы-ступления или сольные акустические концерты в Москве, а теперь он прозвучал уже по-настоящему, со своим составом. Хард-рокеры несколько воротили носы - Майк был из чу- жого лагеря, но рок-н-ролл есть рок-н-ролл - он сумел рас-качать привередливый рок-клубовский зал, и мы особенно радовались его успеху : Майк был наш. человек. Подчерки-ваю - слово "наш" здесь означает только то, что Майк не принадлежал к революционному движению Зайцева и у него, как и у нас, не было никаких экстремистских настроений. Был весной также проведен грандиозный банкет в честь Свина в ресторане "Трюм" - рок-клуб, естественно, к этому делу отношения не имел, он тогда не то что панк, а даже новую волну не держал за музыку. В "Трюме" собралась хорошая компания, подтянулся из Москвы Троицкий, и ве-селье било ключом. Цой спел "Моих друзей" и реабилити-ровался в глазах Артема после московского концерта "АУ", где Цой пел своего злосчастного "Васю", менеджер был о нем невысокого мнения, но после "Моих друзей" все стало наоборот. В этой песне чувствовался такой потенциал, Цой давал такой аванс на дальнейшую работу, что Артем даже как-то потом сказал Гребенщикову: "Вот та молодая шпана, что сотрет вас с лица Земли",- имея в виду Цоя и его "Дру-зей". Цой несколько взбодрился после похвалы Артема и начал работать над новыми песнями. Наконец-то появился Пиня. Оказалось, что его все-таки задержали ретивые милиционеры у Юбилейного, и он про-вел три часа в отделении милиции вместе с известным ле-нинградским музыкальным критиком Садчиковым, которо-го тоже замели под горячую руку. - Надоела эта возня, - сказал Цой, выслушав рассказ Пини о его злоключениях. - Пора в Крым, Рыба. - Через недельку поедем. Олег уже заказал билеты. - Ну что, завтра-то на "Блиц" пойдем? - поинтересо-вался в очередной раз пострадавший за попе Пиня. - Пойдем, куда же нам деваться... - Завтра, кстати, у "Аквариума" концерт, - сказал я. Уже не помню, кто тогда сообщил мне об этом, - кто-то позвонил утром, а я совсем было забыл об этом в свете последних трагических событий. - А где? - спросил Цой. - Где-то здесь, на Космонавтов, на квартире у кого-то. - А когда? - Да днем. На "Блиц" успеем, если что. - Ну, пойдем, конечно, на "Аквариум", а там посмотрим. С Гребенщиковым Цой уже был знаком, правда, не очень близко. Они встретились где-то в электричке, возвращаясь с какого-то очередного загородного концерта. Цой пел "Друзей" для друзей, ехавших вместе с ним, Борис был уже на-слышан о нем от Троицкого, короче говоря, они встрети-лись, да и должны были встретиться - это только в физике одноименные заряды отталкиваются, а в жизни - наоборот, притягиваются. На другой день желающие послушать "Аквариум" дол-жны были подойти на угол проспекта Космонавтов и улицы Типанова к ларьку "Мороженое". Торговец мороженым, пожилой симпатичный дядька, был встревожен - уже полчаса вокруг его киоска молча ходили какие-то молодые люди, прилично одетые, и количество их все возрастало и возрастало. Молодые люди друг с другом не разговаривали, без конца курили и посматривали на часы. На комиссию ОБХСС они были не похожи, на грабителей -тоже, мороженого не покупали, и продавец, как и всякий советский человек, волновался от такого непонятного вни-мания к своему ларьку. Мы подошли на место встречи и мрач-но купили по одному эскимо, чем окончательно ввели про-давца в состояние тихой паники. Он посмотрел на Цоя с его корейским лицом, закатанными рукавами футболки и выд-винутой вперед челюстью, на Пиню, который улыбался, показывая отсутствие передних зубов, и на меня и подумал, видимо : "Ну вот, начинается...". Он был недалек от истины - действительно, начиналось. - Привет всем! - услышали мы чей-то громкий веселый голос. Это кричал подходивший к нам со стороны винного отдела гастронома добродушный крепыш небольшого роста, с широкополой шляпой на голове. Это был некто Соро-кин, или, как его называли друзья, де Тремуль. Де Тремуль поздоровался за руку с двумя или тремя молодыми людьми, что стояли у ларька, остальным кивнул и сказал: - Ну, пошли. Мы пришли в такую же, как и моя, двухкомнатную квар-тиру хрущовского образца. Всей публики здесь собралось человек пятьдесят. Присутствующие сдали по рублю - по два де Тремулю : квартирные концерты выгодно отличались от рок-клубовских тем, что музыканты тут получали хоть какие-то деньги. Рок-клуб в те времена ни копеечки никому не платил. Сдали по рублю и мы, поскольку знали, что эти деньги пойдут не в какой-нибудь Госконцерт, а непосред-ственно в "Аквариум", члены которого были по респекта-бельности примерно на нашем уровне. Зрители расположились на полу, а на диване у стены -"Аквариум" в лице Б.Г., Дюши Романова (не путать с Дюшей Михайловым из "Пилигрима" и "Объекта насмешек") и Фаном - Михаилом Фанштейном-Васильевым. Михаил ра-ботал на бонгах, Б.Г. и Дюша пели в два голоса и играли на гитарах, и это было как всегда здорово. Нет смысла расска-зывать здесь о том, как и что они играли, - те, кто любит "Аквариум", знают это и слышали десятки раз, а тем, кто не любит, бессмысленно объяснять, что белое - это белое, а черное - черное. Зрители знали наизусть почти все песни, которые Борис пел, и подпевали ему вполголоса - кричать, как и топать ногами, аплодировать, свистеть было строго запрещено хо-зяевами - соседи могли запросто вызвать милицию, и это могло обернуться самым мрачным образом как для хозяев, так и дня музыкантов . "Аквариум" все время тогда держал-ся на мушке КГБ и считался одним из самых отъявленных врагов Советской власти в нашем городе. - А сейчас, может быть, один присутствующий здесь юноша споет свою замечательную песню "Мои друзья", - сказал Борис и посмотрел на Цоя. Тот не смутился, взял у Б.Г. гитару и сказал мне: -Леша, подыграй мне, пожалуйста. Я взял гитару, поданную мне Дюшей, и мы сыграли "Моих друзей" и новую песню Цоя, очередное бути а-ля Марк Болан под названием "Папа, твой сын никем не хочет быть". Это было настоя-щее буги, которое в Союзе не играет никто практически, за исключением того же Майка: Мне все равно - работать где и кем, Мне все равно - когда и что я съем, Мне все равно - проснусь я или нет! А мне еще только двадцать лет. Папа, твой сын никем не хочет быть... Папа, твой сын никем не хочет быть... Папа, твой сын никем не хочет быть, А что делать?.. - Кто эти чудесные молодые люди? - спросил де Тремуль у Бориса. Публика, которая в основном состояла из студентов университета или уже окончивших это учебное заведение, тоже заинтересованно смотрела на Цоя, им по-нравились его песни, и они не проигрывали на фоне "Аквариума" - это было что-то новое, свежее, не похожее на гро-хочущие рок-клубовские группы. - Это молодые ленинградские панки, - ответил Борис де Тремулю. Цой недовольно повел головой, но промолчал. К этому времени мы уже не любили, чтобы нас называли "панками," -мы были натуральными битниками, обожали буги-вупи и внешне заметно уже отличались от "Автоматических Удонворителей" Большинство же сидящих в квартире зрителей боготво-рило Бориса и прислушивалось к каждому его слову. Поэтому на какое-то время в Ленинграде возникла некая путаница -студенты университета стали считать, что панки - это такие милые тихие ребята, которые играют и поют красивые мело-дичные песенки, танцуют буги-вуги и занимаются изучением творчества Гребенщикова. Нам уже пора было собираться на концерт в Юбилейный, и мы тепло простились с "Аквариумом" и публикой, пообеща-ли встречаться с Борисом и покинули гостеприимную кварти-ру. Мы шли по залитому солнцем проспекту Космонавтов, и Цой напевал: "Какая рыба в океане плавает быстрее всех?..". Глава 4Прослушав пару каких-то до боли знакомых песен, мы мягко прекратили выступление самодеятельных артистов, сказав, что нам, пожалуй, пора на пляж. Но до желанного пляжа в тот день мы так и не дошли. События повернулись, как всегда, неожиданным образом. За столом все печально замолчали. Нам стало совер-шенно очевидно, что за возможность продолжать приобщать-ся к миру прекрасного наши соседи по столу способны пойти на достаточно крутые и смелые поступки, что нам вовсе не улыбалось. И ТУТ раздался чей-то голос, который вывел всех из создавшегося неловкого положения и решил сразу все проблемы: - А что вам тут сдалось, в этом вонючем Судаке? Тут в море говно плавает, а у нас, в Мор- ском, - полный п...ц! Полчаса на автобусе - поехали, мужики, с нами, там и попоем!.. Мужики, то есть мы, немедленно согласились, хотя немного пугала перспектива "там и попоем". Однако настроение всей компании резко изменилось в лучшую сторо-ну - кризис миновал, в воздухе царила атмосфера подлинно-го дружелюбия и великодушия, да тут и автобус подошел и остановился прямо у столовой. В автобусе нам были оказаны высшие знаки внимания, а когда мы сообщили о том, что мы все рок-музыканты "с Ленинграда", знаки внимания были повторены, после чего нас несколько развезло - жара все-таки. Тут же нам было обещано бесплатное питание в поселковой столовой, где один из наших новых друзей работал поваром, что, надо сказать, было свято исполнено, и мы две недели бесплатно обедали в пляжном кафе, а с поваром, которого тоже звали Олегом, прямо-таки подружились по-настоящему - впоследствии он приезжал ко мне в Ленинград со своей молодой женой. Прибыв в долгожданное Морское, наши проводники бы-стро куда-то исчезли, так я думаю, за очередной выпивкой, а мы отправились на поиски места, где можно было бы раз-бить лагерь. Место мы нашли очень быстро - на берегу ру-чья, который впадал, ... и так далее, я уже упоминал этот райский уголок. Нам очень понравилось то, что вокруг было много каких-то деревьев и кустов, это решало проблему дров. А в ста метрах от будущего нашего лагеря торчала из земли железяка, которая при подробном рассмотрении ока-залась колонкой, выдававшей, при приложении значительных физических усилий, некоторое количество чистой пресной воды. Деревья впоследствии оказались, правда, представителями какого-то невероятного вида (или подвида - как там в ботанике), которые гнулись, да не ломались, да и не особенно-то рубились, а если и рубились, то вовсе не горели, а только смрадно дымили, шипели и извивались как гады. Из-за этого нам с Цоем, я думаю, в первый и в после-дний раз в жизни пришлось, к стыду своему, заниматься воровством: мы крали дрова у местных жителей. Прогули-ваясь прекрасными жаркими ночами по перспективам поселка, мы прихватывали невинно по одному-другому чур-бачку из тех, что нерадивые хозяева иногда забывали зата-щить за забор. Но вернемся к нашим ночным концертам. Поскольку круг развлечений в поселке Морское в то время был достаточно узок, население его выжимало из каж-дого вновь прибывшего максимум удовольствия. И вот. только мы успели не без трудя поставить палатку и сунуть в ручей заветную бутылку водки, с помощью которой собирались отметить начало отдыха, за нами пришли. Пришли и пред-ложили прогуляться. С гитарами. И привели нас на неболь-шой местный Бродвей. А там нас уже ждали. И сделали нам, как говаривал Марлон Брандо, предложение, от которого мы не могли отказаться. Таким образом жители поселка Морское оказались первыми слушателями группы, которая стала впоследствии называться "Кино". Мы играли часа по четыре без перерыва, используя в качестве допинга все то же сухое вино, кричали так, что из дверей дискотеки, что работала неподалеку, выглядывали любопытные любители Валерия Леонтьева, а в темной дали лаяли собаки, мяукали кошки и коты и давала о себе знать всякая прочая живность. На первом таком импровизированном концерте нам была оказана высокая честь в виде присутствия среди слушателей самого Петровича - лидера молодежных группировок Морс-кого, как стали говорить десять лет спустя. Петровичу мы понравились, и он подвел резюме: - То наши парни. Вообще это был очень интересный человек. Неопреде-ленного возраста, весь покрытый татуировкой, он единствен-ный во всем поселке был обладателем джинсов "Ливайс" и итальянских темных очков, которые он не снимал даже по ночам. Возможно, он и спал в них, как "Блюз бразерз" Несмотря на маленький рост и сухощавость, он обладая чрез-вычайной физической силой и, что нам очень в нем импо-нировало, практически не употреблял в разговоре матерных выражений, хотя от его вежливости порой становилось жут-ковато. Это был настоящий крестный отец маленькой местной мафии. Цой даже перенял у него на какое-то время манеру знакомства с девушками, которая от-личалась замечательной простотой, лаконичностью и достоинством. Обычно Петрович сидел на лавочке у входа в дискотеку и обращался к про-ходящим мимо дамам: - Девушка, потанцуйте, пожалуйста, со мной, ежели вы не хотите завтра уехать с Морского... Из нашего тогдашнего репертуара Петровичу больше все-го понравилась песня Бориса Гребенщиков "Электрический пес". Он ее окрестил "Песней про блядей" и вежливо попросил повторить. Мы повторили, а потом Цой запел мифовскую "Черную субботу". Это произведение вызвало у слу-шателей такую бурю восторга, такие вопли и хохот, что среди их светящихся в темноте лиц неожиданно замаячила мили-цейская фуражка. "Господи, и здесь они покоя не дают", - одновременно, хотя возможно и в разных выражениях, по-думали три молодых артиста. Об отношениях молодых артистов с милицией сейчас уже можно писать не то что отдельную книгу, а прямо це-лую энциклопедию - даже не писать, а взять любую из суще-ствующих и к каждому слову дать новую статью. Вот у меня, например, есть МСЭ (Малая Советская Энциклопедия) 1930 года издания. Хорошо. Открываю, скажем, на букву "С". Первое слово, которое вижу, - "Селезенка". Пишу - место, которое было наиболее сильно поражено у моего друга Пини при избиении его добровольной комсомольской дружиной в Ленинградском Дворце молодежи в 1981 году. Сильным уда-ром комсомольской ноги приведена в полную негодность и удалена хирургически. Смотрю, к примеру, букву "И". Ага -"Изнасилование". Пишу - процесс, которому была подверг-нута моя знакомая Н (здесь - без имен) постовым ГАИ, ког-да пыталась пересечь "столом" Среднерусскую возвышен-ность. "Г" - "Горло". Удар в горло я получил в 1979 году в одном из московских "Опорных пунктов" от молодого чело-века в штатском за то, что он счел меня похожим на хиппи. Фамилия молодого человека - Радугин, после удара он мне представился, вероятно, для пущего устрашения. Как я впос-ледствии узнал, он был грозой худых бледных волосатых юнцов и их немощных подружек. Кто ты теперь, Радугин, -демократ, консерватор, за Горбачева ты или за Ельцина?.. А может быть, ты уже депутат - народный избранник, а может быть, ты уже где- нибудь в Верховном Совете? Счастья тебе! Вернемся к букве "С" - "Статуя". Ну, казалось бы, что может быть общего у милиции, античной статуи и рокеров? Ан нет - в середине семидесятых группе "Аквариум" инкриминировалось уничтожение статуй в Летнем саду. Да-да, абсолютно серьезно - с допросами, очными ставками и так далее. Дело могло плохо кончиться, но, слава Богу, в этом чудовищном бреду что-то не сошлось, да, как потом выяснилось, и статуй-то никто вовсе и не разбивал. Вот такая получается энциклопедия, "вот такая, брат, история", как поет Гребенщиков, но я отвлекся. Итак, появившаяся в темноте фуражка вызвала в нас некоторое смятение, хотя мы и предполагали, что не совер-шили ничего противозаконного, но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. И хотя этот ночной мили-ционер уж никак на Бога не походил, мы слегка заволновались. Участковый, оглядев нас внимательно, поздоровался за руку с Петровичем и спросил у него: - Кто такие? - Та, этта нормальные ребята, - ответят Петрович. Тут мы сообразили, что речь идет о нас. - Где прописаны? - это уже был вопрос к нам. - В Ленинграде... - Я спрашиваю, здесь где живете? - Здесь?.. Там вот... - Цой неопределенно махнул рукой в сторону ручья. - Хозяева кто, я спрашиваю? Поскольку мы не знали, кто наши хозяева, то промыча-ли что-то неопределенное. - Мы в палатке живем, - наконец нашелся Олег. - В палатке здесь нельзя. Вот тебе и на! - А почему? - спросили мы разноголосым хором. - С печаткой - в кемпинг! Что такое кемпинг, мы уже видели, и отправляться туда нам вовсе не импонировало. Ближайший кемпинг представ-лял собой кусок пляжа без единого деревца, огороженный металлической сеткой от посторонних. На раскаленной гальке плотными рядами стояли палатки и автомобили, из которых торчали головы и ноги отдыхающих. Эта резервация находилась довольно далеко от населенных пунктов, на диком берегу моря, причем в самом непривлекательном его месте. Про-живание за железным забором стоило рубль в сутки с носа, а удовольствие было довольно сомнительным. - Короче, так. Снимайте комнату или в двадцать че-тыре часа покиньте поселок. Без прописки жить не положе-но. Снимать комнату не входило в наши планы как финан-совые, так и культурные, но мы обещали подумать над пред-ложением участкового, тем более, что двадцать четыре часа у нас было законных. После ухода представителя власти ве-черинка притихла и вскоре закончилась, но с этого дня местные фаны каждый вечер просили нас спеть им песню "ну ту, когда менты пришли". Так что эта вещь по праву может теперь называться так: "Черная суббота (Когда менты пришли)". У Цоя уже было написано несколько своих песен, одни - получше, другие - похуже, третьи - совсем никуда. Песен было немного, но в последние месяцы сочинительство их стало для Цоя основным занятием - это превратилось в его любимую игру, и он играл в нее каждую свободную минуту, как только она выдавалась в нашем активном безделье. Правила игры задал Борис Гребенщиков. В этом году мы услышали его только что вышедший "Синий альбом" и просто обалдели. Это было совершенно не похоже ни на что, имеющееся в русской музыке того времени, начиная от грязных подвалов и заканчивая Колонным залом Дома Со-юзов. В грязных подвалах волосатые ребята пели о любви в чрезвычайно высокопарных и заумных выражениях, а в боль-ших залах аккуратно подстриженные мужчины и женщины пели о любви на таком языке, который пригоден лишь для душевнобольных, да и то не всех, а только очень тяжелых. Гребенщиков пел о любви так, как мы говорили у пивного ларька, как мы говорили в гостях, как мы говорили дома, только получалось у него гораздо более сжато и ясно, да и словарный запас был побогаче. Мы и представить себе не могли, что о таких вещах, как Бог, Любовь, Свобода, Жизнь, можно говорить, а, тем более, петь, даже не используя этих самых слов. Это было удивительно! Подсознательно мы чувствовали, что стихи большинства русских групп пошлы и банальны, но так пели все и всех вроде бы это устраивало. На сэйшенах собирались толпы подростков и не только, и хором подпевали солистам какие-нибудь чудовищные строки - "Там, за розовой горой не царит обман..." или еще хуже. Причем тотальная безгра-мотность сочеталась у рокеров с постоянной агрессивнос-тью - я имею в виду тексты песен, даже самые, на первый взгляд, безобидные. Это постоянно было в подтексте, и если кто-то пел, что "мы откроем окно", то слушатели чувствова-ли, что для того, чтобы это окно открыть, надо сначала кого-то с дороги убрать, что кто-то это окно открыть мешает. Сама по себе эта мысль неплохая, особенно для людей Страны Советов, но все хорошо в меру. Очень уж часто проходило в песнях желание что-то открыть, чего-то впустить или выпу-стить, куда-то пойти, и все это должно обязательно связы-ваться с преодолением чьего-то сопротивления, противосто-яния. Я повторяю, это, в общем, неплохо, но уж больно надоело. Гребенщиков же был абсолютно неагрессивен, он не бился в стену и не ломился в закрытую дверь, ни с кем не воевал, а спокойно отходил в сторонку, открывал другую, не видимую для сторожей дверь и выходил в нее. При этом в его неагрессивности простоте чувствовалось гораздо больше силы, чем в диких криках и грохоте первобытных рокеров. Они хотели свободы, отчаянно сражались за нее, а Б.Г. уже был свободен, он не воевал, он просто решил и СТАЛ сво- бодным. Естественно, что на ленинградской рок-сцене "Аквариум" стоял несколько особняком. Хард- рокеры терпеть его не могли, называли "соплями", "эстрадой" (!) и так далее, говорили, что Б.Г. - педераст и мудак, ворует чужие стихи, чужую музыку и вообще, чуть ли не стукач. Никто, пожалуй, из их музыкантов ни за какой проступок - ни за кра-жу денег, ни за нечистоплотность в любовных делах, ни за какие мелкие гадости - не вызывал у хард-рокеров такой неприязни, как Гребенщиков, просто за факт своего суще-ствования, просто за то, что был здоровым человеком среди калек. Борис приглашал всех желающих отправиться на поиски мозгов, которые были довольно успешно вышиблены из молодежных голов средней школой, но многим казалось, что оставшегося вполне достаточно и от добра добра не ищут. Калеками были и мы, но, вероятно, в меньшей сте- пени, так как Гребенщиков нам сразу понравился. В принципе для нас это была первая встреча с поэзи-ей. Не стоит здесь рассуждать о том, плохи ли, хороши ли стихи Бориса, бесспорно одно - это стихи. И было открове-нием для нас то, что стихи могут быть такими современны-ми, простыми и хорошими. Ведь школа дала нам очень сво- еобразное понятие поэзии, не зря я говорил, что панк-рок родился в советской школе... А Гребенщиков еще и пел! В каждой его песне присутствовала мелодия, партию голоса можно было записать на ноты и повторить "один к одному" - то есть он по-настоящему пел, хотя и не обладал тем, что у певцов называется "голосом". И хотя первое впечатление от музыки "Аквариума" было таково, что текст проговари-вается речитативом, послушав первые несколько тактов, ста- новилось ясно, что это не скороговорка, а чистая и ясная мелодия. Да, это было ново. В "матерых" рок-коллективах при-митивные мелодии зачастую импровизировались певцами на ходу, и их практически невозможно было закрепить раз и навсегда. Это не относится к группе "Машина времени", и заметьте - "матерые" ее до сих пор не жалуют, и к группам "первого поколения" вроде "Лесных братьев", "Кочевников" - те пели настоящую, хоть и чужую МУЗЫКУ. В общем, мы находились под сильным влиянием песен Бориса Гребенщикова, а также главного рок-н-ролльщика России - Майка. К моменту наших крымских каникул с Майком мы были знакомы все трое и песни его были нами любимы и почита-емы. Он же привил нам любовь к замечательной группе "Ти Реке" и Лу Риду, у него мы слушали классические роки шестидесятых, в общем, развивались. Конечно, все это оказывало на нас определенное влия-ние. Нельзя сказать, что песни Цоя и мои, хотя у меня их и было очень мало, являлись подражанием "Аквариуму" или "Зоопарку", - вовсе нет. У нас хватило ума не заниматься копированием, и мы, в основном этим занимался Цой, ис- пользовали эти группы в качестве критерия оценки при написании песен. У них мы учились избегать штампов, сво-боднее пользоваться словом и вообще - думать перед тем, как что-то писать. У Цоя это получалось лучше, чем у нас с Олегом, - он не разбрасывался, а, что называется, "забил на все" и сидел с гитарой в поисках новых идей. Вот так и сидел он у палатки, что-то наигрывая и мыча. Олег предложил сыграть вместе "Песню для М.Б." - посвя-щение Марку Болану. Мы хотели разложить ее на голоса, а Олег обладал небольшой хоровой практикой, и с его помо-щью это было легче сделать. Я взял вторую гитару, а Цой запел: Я иду, куда глаза мои глядят, И, если хочешь, пойдем со мной... Втроем выходило очень неплохо - я хорошо все слы-шал, поскольку не пел, а только играл простенькое соло. Олег чисто, в терцию, подпевал. Цой играл ритмично и без лишних украшений - школа Пашкова и Майка. К этому времени все мы были несколько "не у дел" - группа "Пилигрим" уже развалилась, не выдержав творчес-ких споров участников коллектива, "Палата" тоже молчала - Максим учится в театральном и был постоянно занят, в общем, все мы были как бы "в творческом отпуске". - Витька, слушай, мне, кстати, нравятся твои песни, - сказал я. - А мне - твои, - сказал мне Витька. - Давайте, может, сделаем группу. - Я посмотрел на Олега. - Это круто! - Олег улыбнулся. - Давайте, - сказал Витька. Глава 5- Что будем играть? - спросил Витька. - Твои вещи, конечно. Вещи-то клевые, - ответил Олег, увертываясь от дыма подгорающего костра. - И твои, - Витька посмотрел на меня. - Ну, не знаю, - сказал я, - они все-таки более панковские. Если у меня будет что-нибудь битовое, то можно и мои, но твои мне пока больше нравятся. - Ну нет, надо что-то новое писать, насчет готовых я что-то сомневаюсь. Ну, "Друзей" можно делать, "Восьмиклассница" - она очень простенькая, я боюсь, что будет неинтересно... - Не комплексуй, отличная песня! - сказал Олег. - Да? - Конечно. - Ты так считаешь? - Да тут и считать нечего. Всем же нравится. - А ты как думаешь? - спросил Витька меня. - Слушай, ну что ты, говорят же тебе - классная вещь. - Ну, не знаю... "Зверей" твоих сделаем... - Да "Звери" - это фигня полная. "Восьмиклассницу" сделаем, "Папу", "Бездельника"... - Ну, "Папу" можно. "Бездельник", наверное, пойдет... - "Бездельника" разложим на голоса, - сказал Олег. - Будет такой русский народный биг- бит. - Да. круто может получиться, - поддержал я. - Может... - "Лето" можно сделать тоже с голосами - можно мощ-но подать. - Можно... - "Осень", в смысле "Песня для Б.Г."? - Ну да. - Да, это пойдет. Мне она нравится. Легкий рок-н-ролльчик... "Песню для Б.Г." Витька написал совсем недавно - пос-ле посещения нами квартирного концерта "Аквариума". Во-обще-то она называлась "Осень", но Витька посвятил ее Борису и пел всегда в его манере - скороговоркой, отрыви-сто и быстро выбрасывая слова: Последнее время я редко был дома, Так, что даже отвыкли звонить мне друзья. В разъездах, разгулах, конца лета симптомы Совсем перестали вдруг мучить меня. - Так, - сказал Олег. - Так что будем играть - акустику, как "Аквариум"? Или электричество? Аппарата-то нет. - Ну. в идеале - электричество хотелось бы. Ты как, Леша? - Да, конечно, надо бы делать электричество. Только вот на чем? - Подожди, - Олег перебил мои размышления, - аппарат можно собрать кое-какой. У нас в клубе что-то можно взять (он имел в виду аппарат "Пилигрима", который до сих пор стоял на нашей бывшей базе - в подростковом клубе "Рубин"), у Дюши что-нибудь откупим. - Ни фига Дюша не продаст - он сам все покупает, пока до киловатта не доберет, не успокоится. Ничего он нам не продаст. Надо точку искать, базу с аппаратом. В общаге какой-нибудь. А с другой стороны - свяжешься с ними, надо будет на танцах каких-нибудь им отыгрывать, - продолжал я размышлять вслух. - Танцев мне в ПТУ хватает, - мрачно пробормотал Витька. - Достало меня гопников веселить. А покупать - покупайте. Ты, Леша, очень богатый, наверное? Такой же, как я. На какие деньги покупать? - Да... - Да... - Я считаю так, - продолжал Витька, - надо сейчас репетировать, делать акустическую программу с расчетом на электричество. Чтобы, в случае чего, мы могли бы ее и в электричестве сыграть. А сейчас отработаем программу и будем делать квартирные концерты - получать деньги и их пускать в аппаратуру. У нас даже инструментов нормальных нет. А другие деньги нам пока не светят. s - Мне надо кое-что прикупить, - сказал Олег, - бонги там, всякие мелочи. Но с этим я разберусь - у меня же зар-плата ничего, как-нибудь осилю. - Вот это правильно, - мы с Витькой улыбнулись. - Да-вай, давай, прикупай. - Ну вы уж тоже, напрягитесь как-нибудь, - сказал Олег. - А тут напрягайся - не напрягайся... Надо квартирные концерты делать. - Сначала программу, - поправил Витьку Олег. - Ну ладно, - решил я. - Пока мы тут в палатке сидим - сколько нам тут еще - недели полторы загорать? - Да, полторы - две, - ответил Олег. - Ну вот, - я продолжал, - за это время мы здесь отрепе-тируем что-нибудь. Приедем домой - как раз - осень, сезон начинается, все люди приедут, можно будет с квартирниками разобраться. - Леша, а у тебя есть кто-нибудь, кто квартирниками занимается? - спросил меня Витька. - Надо подумать. Знаешь, лучше тебе на этот счет с Борькой поговорить, с Гребенщиковым - он тебя любит. Я думаю, он сможет в этом деле помочь. А ты случайно не знаешь, у "Аквариума"-то есть свой аппарат? - Да вроде бы нет, - ответил он. - Если они делают электричество, то работают на чужом. Но Гребенщиков - это же фигура, я думаю, у него нет проблем с аппаратом. Нас-то никто не знает. Надо создавать имидж, делать про-грамму - надо подойти по-западному. Был бы материал хо-роший, а аппарат - дело наживное. Да, с аппаратом в те годы дело обстояло туго. 99 про-центов того, что использовали ленинградские рок-группы на концертах, было самодельным - у советской фабричной аппаратуры, на которую могло хватить денег у рокеров, не хватало мощности для рокерских нужд, а та, у которой хва-тало, была чрезмерно дорога и практически недостижима для бойцов рок-н-ролла. И вырастали на сценах клубов и клубиков огромные самодельные гробы-колонки, дымились в глубине сцен самопальные усилители, ревели самопаль-ные гитары с самопальными "примочками"... Такая аппара-тура требовала постоянного ремонта - сработанные из ДСП колонки ломались при транспортировке, а сработанные из фанеры порой падали на музыкантов и ломали их. Усилите-ли аккуратно перегорали на каждом концерте - все настоль-ко свыклись с этим, что не обращали даже внимания, когда прямо на сцене, во время выступления внезапно переставал звучать один или несколько инструментов. Поскольку опе-раторских пультов тоже у большинства групп не было, то звук в залах, как правило, был просто ужасен. Басовые ди-намики хрипели и дребезжали, голосов, за редким исключе-нием, было практически не слышно, барабаны звучали где-то вдали - часто на их подзвучку не хватало микрофонов и усилителей. Некоторые группы, из тех, кто побогаче и пошустрей, имели, правда, некоторое количество фирменной аппарату-ры, которую замешивали на сцене с самопальной, и получа-лось, в общем, сносно. Поставщиками фирменных гитар, усилителей и клавиш были, в основном, рок-группы из брат-ского социалистического лагеря - "Пудис", "Электра", "Скальды", "Сентябрь", "Ю" и другие рокеры-побратимы. Они изредка подкидывали в нашу Богом забытую страну кое-что из аппаратуры. Музыканты эти сами, как я сейчас понимаю, были не особенными богатеями и частенько про-давали жаждущим советским рокерам гитары и все осталь-ное. Во что они потом вкладывали полученные рубли, я не знаю, но наши рокеры вкладывали в эти рубли годы упорного труда и экономили на обедах и ужинах. Годы нищеты ушли на то, чтобы получить возможность купить эти красивые штучки. "Самопальщикам" тоже приходилось несладко. У неко-торых из них строительство аппаратуры постепенно вышло на первое место в жизни и заслонило даже музыкальные занятия - музыка отошла на второй план, и они при встре-че хвастались друг другу частотными характеристиками вновь собранных усилителей и общей площадью диффузоров динамиков 2А-9, которые пользовались страшной популярностью и являлись обязательным атрибутом любой хард-роковой команды. - В рок-клуб надо вступить, - развивал Витька программу действий, - тексты залитовать... Репетиция немедленно началась и продолжалась с перерывами на купание и выпивку все оставшиеся у нас полторы крымские недели. Каждый вечер мы давали кон-церт доя непривередливых селян, что очень помогало отта-чивать и чистить все песни, - селяне орали, пили, болтались мимо нас взад-вперед, что отвлекало от игры, но помогло нам научиться сосредоточиваться на музыке и уходить с го-ловой в жесткий ритм биг-бита. Юг нам быстро надоел. Мы, как и всякие молодые люди, были еще достаточно глупы для того, чтобы не скучать в одиночестве, и нам постоянно были нужны какие-то вне-шние раздражители, приток информации извне. Тем более, что у новой группы, которая родилась под горячим крымским солнцем и уже покорила сердца южан из Морского, были теперь грандиозные планы относительно завоевания Севера. Нам не терпелось вернуться в Ленинград и начать концертировать, ходить на собрания в рок-клуб - это сейчас они кажутся смешными и глупыми, а тогда все это было чрезвычайно интересно, репетировать, покупать инструмен-ты и аппаратуру, слушать новые пластинки. Хотелось уди-вить всех близких друзей новой группой, - в общем, тянуло домой. Ленинградское небо, как ни странно, на этот раз не казалось нам серым и мрачным, хотя солнца не было и в помине. Мы были бодры и готовы к активным действиям, и мрачный серый город был для нас ареной, был одновремен-но и нашим зрителем, и инструментом, на котором мы со-бирались играть. Отсюда шли к нам темы новых песен - из этих дворов, квартир, подъездов, отсюда мы брали звуки нашей музыки - и нежные, и грубые, и назойливые, и пе-чальные, и смешные, и еще непонятно какие. Мы ничего специально не выдумывали - город был открыт нам весь, со всеми его прорехами и карманами, и мы с наслаждением обшаривали его, забирая все то, что было нужно для музыки "Гарина и Гиперболоидов". Репетировали мы на двух акустических гитарах и бонгах попеременно - у Олега, у меня, у Витьки - это зависело от того, есть ли дома родители или нет. Мы плотно труди-лись весь остаток лета и сделали программу минут на сорок, которую уже можно было кому-то показывать и при этом не стыдиться. Некоторые песни аранжировал Витька, некото-рые - я, некоторые - все втроем, как, например, "Песня для Б.Г. (Осень)". Витька написал "Бездельника ╧ 2" - просто переделал старого "Идиота" и придумал там классное гитарное соло, которое я никогда ни изменял и играл всегда в оригинальном варианте. Нам ужасно нравилось то, что мы делали, когда мы на-чинали играть втроем, то нам действительно казалось, что мы - лучшая группа Ленинграда. Говорят, что артист всегда должен быть недоволен своей работой, если это, конечно, настоящий артист. Видимо, мы были ненастоящими, пото-му что нам, как раз, очень нравилась наша музыка, и чем больше мы "торчали" от собственной игры, тем лучше все получалось. Олег, как более или менее профессиональный певец, помогал Витьке справляться с довольно сложными вокальными партиями и подпевал ему вторым голосом. Ги- тарные партии были строго расписаны, вернее, придуманы -до записи мелодии на ноты мы еще не дошли - и шлифова-лись каждый день. Мы всерьез готовились к тяжелому ис-пытанию - прослушиванию в рок-клубе. Мы уже довольно часто бывали здесь, примелькались членам правления, и нас уже считали кандидатами в члены клуба. Познакомились мы и с Игорем Голубевым - извест-ным в ленинградских рок-кругах барабанщиком, который с головой ушел в изучение теории современной музыки и вел в рок-клубе студию свинга. Мы все строем ходили к нему в студию, махали там руками и ногами, отсчитывали четвер-ти, прилежно выделяли синкопы и с увлечением грызли гранит этих ритмических премудростей. Нам было интересно учиться - мы понимали, что очень многого не знаем и не умеем, и старались восполнить пробелы в своем образова-нии любыми возможными способами. Витька вообще не был поклонником так называемой теории "зажженного факела", основное положение которой заключается в следу-ющем: если у человека есть божий дар, то ему и учиться не надо, а если нет, учись - не учись, ничего толкового все равно не сделаешь. Это очень удобная позиция для лентяев, одержимых манией вели-чия, которых мы на своем веку видели немало. И нельзя сказать, что они ничего не делали - нет, на-против, они писали песни, создавали группы, пели, иг-рали, но и в мыслях ни у кого не было, что над песней нужно работать, что не всегда они мгновенно рождаются, что вдохновение - это еще не все, нужно приложить еще кое-какие усилия для того, чтобы оформить появившуюся мысль так, чтобы она стала понятна и другим, а не только автору. Ну, это при условии, что есть мысли, конечно. Витька же был упорным, и в этом плане трудолюбивым человеком. Кое-какие песни у него рождались очень быст-ро, но над большей частью того, что было им написано в период с 1980 по 1983 год, он сидел подолгу, меняя местами слова, проговаривая вслух строчки, прислушиваясь к соче-таниям звуков, отбрасывая лишнее и дописывая новые куп-леты, чтобы до конца выразить то, что он хотел сказать. На уроках в своем ПТУ он писал массу совершенно дурацких и никчемных стишков, рифмовал что попало, и это было не-плохим упражнением, подготовкой к более серьезной рабо-те. Так же осторожно он относился и к музыкальной сторо-не дела. Витька заменял одни аккорды другими до тех пор, пока не добивался гармонии, которая полностью бы удов- летворяла его, - в ранних его песнях нет сомнительных мест, изменить в них что-то практически невозможно. - Я отвечаю за то, что написал, - говорил он. - И изме-нять здесь уже ничего не буду. Возможно, здесь сыграл свою роль опыт художествен-ного училища - Витька прекрасно знал и прочувствовал на себе, какой труд нужно затратить, чтобы добиться самых минимальных результатов. Я придумывал по нескольку раз-ных соло к каждой песне и показывал их Витьке - пока он не утвердит какое-то из них, я не мог переходить к отработ-ке дальнейшей музыки. Игорь Голубев видел интерес, с которым мы пытались перенять у него премудрости свинга, и это ему нравилось. Олег просто подружился с ним, ходил к нему в гости и купил у Игоря более или менее приличные бонги, которые уже не стыдно было использовать на концертах. Голубев иногда давал нам советы чисто музыкального плана, подбадривал молодую группу и обещал поддержку при прослушивании - он был членом комиссии и отвечал за музыкальную сторону решений, выносимых рок-клубовским жюри. На работу я ездил к семи утра на электричке с проспек-та Славы и как-то поделился с Витькой впечатлениями о этих ранних электричках, о грохочущих, остывших за ночь тамбурах, о заспанных людях, пытающихся проснуться с по-мощью Беломора или Стрелы. Витьке все это было очень близко - он тоже ездил в училище утренними электричками. Это был настолько неприятный момент - грохочущая холод-ная дорога каждое утро, что Витька довольно часто поруги-вал все, что было связано с железнодорожным транспортом, и в один из вечеров, предвкушая завтрашнюю дорогу, после часа работы сочинил какую-то полумистическую, жуткова-тую песню - "Электричка". Это была просто гипнотизирую-щая вещь, вся построенная на двух аккордах, в которой я играл соло малыми секундами, очень режущими слух, как мне кажется, интервалами: Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал. Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал... Мы очень много репетировали, произвели у меня дома так называемую демонстрационную запись, которую, прав-да, никому никогда не демонстрировали - Витька забрал эту ленту к себе домой, спрятал в шкаф, сказав, что это будет архивная запись. Интересно, существует ли она сейчас? Еще одна, к сожалению, не последняя утраченная запись, про-никнутая тем безумным настроением начала восьмидесятых... Чаще стали мы встречаться с Борисом Борисовичем (Б.Г.) -то в клубе, то на концертах. Он очень тепло относился к Витьке и к его песням, советовал поскорее вступать в рок-клуб и начинать активную деятельность. Наконец великий день настал. В назначенное время мы пришли в одну из комнаток на Рубинштейна, 13 с двумя гитарами и бонгами. Мы довольно сильно волновались - предстоящий шаг казался нам очень ответственным, да в то время, вероятно, так оно и было. С одной стороны, мы были уверены, что наш музыкальный материал Ц интересней, чем у большинства рок-клубовских групп, с другой стороны, знали, что члены ко-миссии имеют свое, четкое и заштампованное представление о роке и чем группа дальше от этих штам-пов, тем меньше у нее шансов понравиться при прослушивании. В комнатке нас встретил улыбающийся Игорь Голубев, как всегда подбодрил нас, посоветовал не волноваться и попробовать "посвинговать". - Ну-ну, сейчас посвингуем, - пробормотал Олег. - Я тебе посвингую, - шепнул Витька. - Играй, пожалуй-ста, нормально. По коридору к нам медленно и неотвратимо приближались остальные члены комиссии с Таней Ивановой во главе. Не любила нас Таня сначала, ох, не любила. А через год полюбила - вот что делает с людьми высокое искусство... Кто там был еще, я сейчас не помню, помню только Таню, Игоря и, по-моему, Колю Михайлова. Комиссия расселась по стульям, мы тоже расселись по стульям. Игорь Голубев улыбнулся и сказал: - Ну вот, молодая группа хочет показать свой материал. Ребята хотят вступить в рок-клуб, и, мне кажется, их творчество заслуживает интереса. Они несколько не похожи на то, к чему мы привыкли, ну что ж - это тоже может быть интересным. Ребята они хорошие, ходят ко мне в студию, учатся... - А как вы называетесь? - спросила Таня. - "Гарин и Гиперболоиды", - ответил Витька. Члены комиссии засмеялись, а Таня поморщилась - А что вы хотите сказать таким названием? - Да ничего, - сказал Витька, начиная раздражаться. - Да... - Таня покачала головой, она боролась за чистоту рок-идеи, а тут какие-то Гиперболоиды - что они умного могут сказать? Что светлого привнести в молодые души, жаждущие правды, чистоты и... ну да, да - рок-революции... - Может, послушаем их, - наконец-то предложил Голу-бев. - Что мы их мучаем, смущаем, давайте, ребята, начи-найте. Настроение у нас уже было препаршивое, но деваться было некуда, и мы начали. Репетиции пошли нам на пользу - раздражение не отражалось на качестве игры - мы все делали чисто и без ошибок, старались, конечно. "Бездельник ╧ 1", "Бездельник ╧ 2", "Мои друзья", "Восьмикласс- ница"... Шесть или семь песен без перерыва, одна за другой. И напоследок - недавно написанный Витькой "Битник" - мощнейшая вещь опять-таки с мрачным и тяжелым гитар-ным сопровождением: Эй, где твои туфли на "манной каше"? И куда ты засунул свой двубортный пиджак?.. - Ну и что ты хочешь сказать своими песнями? Какова идея твоего творчества? - спросила Таня Витьку. - Что ты бездельник? Это очень хорошо? И остановки только у пив-ных ларьков - это что, все теперь должны пьянствовать? Ты это хочешь сказать? А что за музыка у вас? Это, извините меня, какие-то подворотни... - Ну уж так и подворотни, - вмешался Михайлов. - Му-зыка-то, как раз, интересная. Вообще, не будем ребятам го-ловы морочить. Мне кажется, что все это имеет право на существование. - Конечно, имеет, - сказал Голубев, - ребята еще учатся, работают над песнями... - Я считаю, их надо принять в клуб, мы должны помо-гать молодым, - сказал кто-то еще из комиссии. - Принимаем, я думаю, - сказал Коля. - Конечно, - поддержал Голубев. По Таниному лицу было видно, что она одобряет проис- ходящее, но ей не хотелось разрушать демократический имидж клуба, и она пожала плечами, потом кивнула: - Если вы считаете, что можно, давайте примем. Но вам, - она повернулась к Витьке, - вам еще очень много нужно работать. - Да-да, мы будем, - пообещал Цой. Я видел, что его раздражение сменилось иронией, и все наконец успокоились - и комиссия, и мы. Мы сказали "спа-сибо", вежливо простились со всеми, пообещали ходить на собрания, в студию свинга, на семинары по рок-поэзии и еще куда-то там и с миром пошли прочь - новые члены ленинградского рок-клуба - ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ. Мы вышли на Невский и побрели в сторону Адми-ралтейства - в гости к Борису, который тогда жил с ц i женой в крохотной комнатке на последнем этаже ^ огромного старого дома на улице Софьи Перовской. Ни радости, ни разочарования мы не чув-ствовали - мы были уверены и до прослушивания, что нас примут в клуб, было только облегчение от того, что закончилась эта неприятная, дурацкая беседа с комиссией. Мы поднялись по бесконечно длинной, крутой лестни-це к Борькиной двери и позвонили в звонок. Улыбающийся Б.Г. появился на пороге и пригласил проходить - мы вошла сначала в узкий коридорчик, а затем оказались на огромной коммунальной кухне, которая одновременно служила Борису гостиной и столовой. Два больших окна давали жильцам этой квартиры возможность попадать из кухни прямо на крышу - с наружной стороны под окнами висел широкий карниз, уже переделанный в длинный балкон. Спальней и кабинетом Б.Г. и Людке служила маленькая комнатка, в которую можно было попасть прямо из кухни. Раньше, по всей вероятности, она предназначалась для прислуги, под чулан, или что-нибудь в этом роде. В доме у Б.Г. всегда было чрез- вычайно спокойно, мило и тихо. Несмотря на отсутствие комфорта, этот дом был очень теплым и гостеприимным, и все обычно чувствовали себя здесь достаточно удобно. Един-ственная проблема, которая вставала перед желающими по-сетить Бориса, - это застать его дома - он был без конца занят различными музыкальными проектами, а телефона у него не было. Но на этот раз мы заранее договорились прий-ти сюда после прослушивания и сообщить о результатах -Борис явно был заинтересован в нашем дальнейшем росте. Шла осень 1981 года. Все еще было впереди, и мы это чувствовали. Мы были бодры и веселы, репетировали, сочи-няли, играли. Началась полоса дней рождений друзей, и мы не пропускали ни одного, и повсюду нас заставляли петь. "И этой осенью много дней чьих-то рождений...". Перед нами открылись замечательные перспективы - содействие Б.Г. обе-щало очень многое. Мы уже понимали, что наш путь будет отличаться от основной рок-клубовской дороги, и это было крайне романтично - мы были одиночками, не вписываю-щимися в ленинградские рок-стандарты. "Гарин и Гиперболоиды" все чаще бывали у Майка - он жил рядом с ТЮЗом, и я частенько шел к нему прямо с работы, потом приезжал Витька, мы сидели иногда и до утра, а утром я шел на работу прямо от Майка - очень удобно. Именно там, на комму-нальной кухне ог-ромной квартиры, были первые прогоны нашей программы, обсуждения новых Витькиных песен - Цой показывал Майку и Наталье все свои новые произведения и ждал их трезвых суждений, на которые они были способны даже будучи нетрезвы. Глава 6Осень проходила в бесконечных репетициях, походах в гости, болтании по улицам - с Витькой теперь мы расстава-лись только для того, чтобы пойти на работу или учебу, ну и ночевали у родителей - каждый у своих. Мне трудно вспом-нить день, который бы мы не провели вместе. Он совершен-но отбил у меня охоту сочинять песни - я был просто подав-лен обилием и качеством материала, который Витька беспрерывно мне показывал. Он писал постоянно, и его вещи так мне нравились, что было много интереснее заниматься аранжировками его музыки, которая приводила меня в вос-торг. чем писать самому что-то новое. Очухался я только спустя несколько лет и снова стал кое-что пописывать, а тогда, стоило мне взять в руки гитару и начать что-ни-будь придумывать, как я автоматически начинал обыгрывать Витькины гармонии. В конце концов я плюнул на собственные эксперименты и полностью погрузился в совершенствование программы "Га-рина и Гиперболоидов". Всеми Гиперболоидами те-перь в одном лице был я и вместе с Гариным - Витькой подводил к завершению первую нашу программу. Замены Олегу, которого забрали в армию, у нас так и не было - мы трое, а теперь уже двое, были одним целым, у нас появился свой ритм жизни, свое, как говорят, "поле", и мы берегли его, очень осторожно заводя разговоры даже друг с другом о расширении состава группы, но эти разговоры становились все более невнятными и как-то сами собой угасли - нам было неплохо вдвоем. Витька продолжал проверять свои песни, показывая их Майку и не только ему, - у Майка постоянно были гости, и они принимали живейшее участие в обсуждении новых про-изведений, вернее, не в обсуждении, а в убеждении Витьки, что песню, которую он только что спел, безусловно стоит включить в программу, что она хорошая, что она очень хо-рошая, что она очень-очень хорошая... - Но ведь текст дурацкий, - говорил Витька. Я знал, что он кривит душой, - на написание текстов он тратил, как я уже говорил, много времени и дурацкими их, конечно, не считал. Он просто боялся выглядеть безграмотным, выгля-деть как большинство длинноволосых певцов рок-клуба с их высокопоэтическими откровениями о любви и мире. Его убеждали, что текст хороший, потом начиналась волынка с музыкой. Когда наконец Майк говорил, что Витька просто ненормальный, что такой мнительности он еще ни у кого не встречал, Цой сдавался, улыбался и соглашался, что, воз-можно, после подработки, после редактирования, когда-ни- будь песня будет включена в число предназначенных для исполнения на зрителя. Два или три раза мы ездили в часть к Олегу - он нес службу в Павловске - и навещать его было очень удобно, но эта малина скоро закончилась: как-то мне позвонили роди-тели Олега и сказали, что из Павловска его перевели в дру-гую часть. На вопрос "куда?" я ответа не получил и понял, что третьего Гиперболоида засекретили основательно и мы действительно два года его не увидим. Как выяснилось поз-же, Олег улетел в братскую республику Куба и новости современной музыки два года узнавал не на толчке у "Юного техника", а слушая американское радио и смотря американ-ское телевидение. Это немного скрашивало ему те ужасы службы, о которых он рассказал мне, когда вернулся. И о них я здесь не буду распространяться. Окончательно мы прекратили заниматься поисками но-вых членов нашей группы, когда получили заверения от Май-ка и Б.Г., что, случись у нас концерт, их музыканты и они сами всегда окажут нам посильную помощь, а также в том, что мы вдвоем выглядим достаточно интересно и необычно, и нам стоит начать выступать так, как есть. После этого мы немного переделали аранжировки, заполнив пустые места, предназначенные для басовых и барабанных рисунков, и ста-ли практически готовы к полноценным квартирным кон-цертам. Но что-то той осенью с "квартирниками", как на-зло, было затишье, и ленинградским любителям нетрадиционной рок- музыки никак не могла представиться возможность познакомиться с новой супергруппой. Ни Витька, ни я не любили зиму. Когда она наконец-то вступила в свои права и к декабрю закончились оттепели и дожди, что так часто "радуют" в Ленинграде зимой любителей лыж и снежных баб, наше настроение немного упало. В ре-зультате долгих бесед на тему холодов мы пришли к тому, что Ленинград стоит на месте, непригодном для жизни битников, и принялись ругать Петра Первого - ну что ему стоило постро-ить Санкт-Петербург на месте, скажем, Севастополя, а Севас-тополь, наоборот, перенести на Неву. И учился бы он корабли строить у турок и греков, а не у голландцев и немцев - вот и вся разница. Но в результате непродуманных действий госуда-ря мы были вынуждены теперь, выходя на улицу, облачаться в шкуры убитых животных, которых и так становится все мень-ше и меньше. Вернее, в шкуре животного расхаживал Витька - у него был старый дубленый тулуп, а у меня было пальто из заменителя шкуры убитого зверя. И хотя эти вещи хорошо сохраняли тепло, на улице мы старались бывать пореже и пред-почитали отсиживаться дома или у Майка. - И чего красивого люди находят в снеге? - говорил Витька. - Скрипит, липнет, холодный, мокрый - гадость какая-то. Белая гадость. Белая гадость лежит под окном. Я ношу шапку и шерстяные носки. Мне весь день неуютно, и пиво пить влом Как мне избавиться от этой тоски по вам, Солнечные дни?.. Отгремел, отбушевал, отзвенел посудой мой день рожде-ния, на следующий день отревел и отгрохотал день рождения Пини, а на третий день Пиня предложил нам с Витькой соста-вить ему компанию по встрече Нового года в Москве. Оказа-лось, что он уже позвонил в столицу и договорился с Рыженко - тем самым веселым парнем, с которым нас познакомил Тро-ицкий на концерте "АУ" год назад. Мало того, он договорил-ся, что приедет не один, мало и этого, он, оказывается, догово-рился, что с ним приедем мы и дадим на квартире у Рыженко большой новогодний концерт для московских друзей. После всех этих договоров он поставил в известность нас. Мы не ломались и приняли предложение товарища - о Москве у нас были самые радужные воспоминания, тем более, появилась возможность показать наш материал свежей публике. И вот - снова мы на великой Площади трех вокзалов. Сколько нищих ленинградских рокеров шагало по этим мес-там в первой половине восьмидесятых? А сколько богатых - во второй? Сколько фанты здесь выпито с дорожного похмелья, сколько куплено билетов туда и обратно, сколько сигарет вы-курено в ожидании поездов? Сколько червонцев заплачено про-водникам?.. Мы медленно брели в направлении высотного дома - чета Рыженко жила сразу за гостиницей "Киевская". Нам не при-шлось, на наше счастье, искать нужные подъезд и квартиру - Сережка встретил нас на улице. Он выгуливал маленькую ры-жеватую собачку и то и дело строго отдавал ей команды: то встать, то сесть, то лечь, то еще что-нибудь в этом роде. Уви-дев нас, он широко улыбнулся и сказал: "А-а-а, привет, Цой, привет. Рыба, привет, Пиня!" - он прекрасно всех нас помнил и, видимо, был рад снова встретиться. Мы тоже были рады его видеть, он представил нам свою собачку - "Стелька", и мы поднялись в квартиру. Там нас встретила жена Сережи, Ва-лентина, с которой мы тоже были уже знакомы по прошлой зиме, и еще одна собачка, совсем уже крохотная - ее даже еще не выводили на улицу, вследствие чего этим милым песиком на полу комнаты повсюду были оставлены "мины", как их называл Сережка. Прыгая через эти "мины", мы кое-как доб-рались до дивана и достали подарки, чем очень обрадовали Сережку и Валентину. Отпив немного из подарков. Сережка начал звонить по телефону знакомым и приглашать их на наш вечерний концерт. Никого из них, кроме Артема, с которым мы встретились уже как старые друзья, мы не знали. Люди разбредались по закоулкам большой московской коммунальной квартиры, ухо-дили на кухню, кто-то уже звенел стаканами и бутылками, на нас никто не обращал внимания. Москвичи, пришедшие вроде бы на наш концерт, беседовали друг с другом, чувствовали себя как дома, и никто не высказывал ни нетерпения, ни жела-ния кого-то там еще слушать, кроме себя. - Ну что. Сережа, как нам начинать-то? - спросил Витька у Рыженко. Сейчас начнем. Вы не волнуйтесь, - успокоил нас Се-режка, - Это все в основном музыканты, и они все считают себя очень крутыми - это простительно на первом этапе. Не обращайте внимания, это хорошие люди, и они будут вас слушать. Сережка прошел по квартире и оповестил всех, что ленинградские музыканты готовы и концерт начинается. Мы с Витькой как два болва-на стояли на отведенном для нас месте, а публика еще минут пятнадцать подбредала в комнату, рассажи-валась, менялась местами друг с другом, рассказывала анек- доты и выпивала-закусывала. Наконец, нам это надоело. Про-центов семьдесят зрителей уже сидело в комнате, Витька посмотрел на меня, четыре раза резко качнул головой и силь-но ударил по струнам. Ми-минорный аккорд заставил пуб-лику притихнуть, и мы начали свой первый концерт: Мне не нравится город Москва, Мне нравится Ленинград. Мы - рано созревшие фрукты, А значит, нас раньше съедят... Эту песню Витька написал специально для новогоднего московского концерта. Мы подозревали, что она может не понравиться москвичам, но рассчитывали на их мазохистские наклонности во всем, что касалось искусства. Вспоминая про-шлогодние концерты "АУ", мы проанализировали те момен-ты, во время которых москвичи особенно кайфовали, и поня-ли, что чуть-чуть грубости им просто необходимо. Это, в общем, объяснимо - все уже просто осатанели от слащавой официоз-ной музыки и героического подпольного рока и искали, чем бы пощекотать нервы и самолюбие, - на это-то мы и решили немного надавить и не ошиблись. Как известно, большинство москвичей является убежден-ными патриотами своего города, так же как и ленинградцы - патриоты Ленинграда. Ленинградцы имеют обыкновение ру-гать Москву, называть ее "большой деревней", хают московс-кое метро так, что иногда становится стыдно за земляков, -ведь только идиот не сможет разобраться в линиях московско-го метро - там же на каждом шагу все написано, где какая линия, станция, где вход и где выход... Хочется думать, что все-таки земляки кривят душой и могут на самом деле сориен-тироваться, как доехать, например, от Комсомольской до Риж-ской. Москвичи же, наоборот, предпочитают столицу Север-ной Венеции, и первые строчки Витькиной песни "Мне не нравится город Москва, мне нравится Ленинград" задели слушателей и, по крайней мере, зацепили... На это- то и была сделана ставка. Дальше пошла уже отработанная программа : "Бездельники", первый и второй, "Битник", "Солнечные дни" и дальше, дальше, дальше... Реакция москвичей была несколь-ко неожиданной: проверенные уже в Ленинграде красивые, мелодичные вещи, такие, как "Бездельник ╧ 2", не пользова-лись особенным успехом, зато песни с элементами музыкаль-ного или текстового "зверства" - разных там диссонансов, ру-гательств, и вообще, "забоя" вызывали восторг. Я вспомнил "Капитана корабля-бля-бля" - эта довольно дешевая, плоская шутка в Ленинграде не очень-то прокатила, а здесь год назад интеллектуальная элита балдела от нее. Мы быстро оценили ситуацию и начали орать изо всех сил, чередуя чисто музы-кальные прелести, которыми мы, в общем, гордились, с пост-панковскими забоями. Концерт прошел в целом успешно, все были довольны, а мы - больше всех. Мы сыграли чисто, мощ-но и убедились, что все наши осенние труды не пропали даром - ансамбль звучал. Примерно половина гостей отправилась восвояси, а часть осталась выпивать-закусывать, расспрашивать нас о житье-бы-тье и просить повторить для них понравившиеся песни. Мы с удовольствием повторяли и поняли, что и чисто музыкальные вещи тоже доходят до публики, правда, лишь до небольшой ее части. Это касалось и текста песен, но, в принципе, это нор- мально - нельзя за один день привить вкус к СЛОВУ и ЗВУКУ народу, воспитанному на диких, с колыбели запавших в мозг стихах, исполняемых А. Пугачевой и другими корифеями, не- сущими культуру в массы. Все было очень мило, я чувствовал, что Москва стано-вится нашей вотчиной - так впоследствии и вышло. Москва доя русских музыкантов, как Америка для европейцев, - ее вроде бы не любят, но мировая слава никогда ни к кому не приходит без американского успеха. Практически все наши группы проверялись в Москве - первый большой успех Майка, первые, действительно большие концерты "Аквариума", те-перь мы... Но до Майка и "Аквариума" было еще очень далеко, мы прекрасно это понимали и не обольщались, но дело потихоньку двигалось, а там - кто знает... Один из гостей, назвавшийся нам Алексеем, пригласит нас завтра утром прийти к нему в гости и посмотреть его домашний музей. Что это за музей, он не сказал, но мы решили воспользо-ваться приглашением, тем более, что утром Сережка с Валей начали готовиться к вечернему торжеству, а мы только путались у них под ногами и создавали лишнюю толчею и суету, и мы отправились в гости к новому знако-мому. Приехав в Столешников переулок, где проживал Алек-сей, мы выпили по кружке пива в знаменитой московской "Яме" и, найдя по бумажке с адресом нужный дом и подъезд, вошли в очередную коммунальную квартиру. Наш новый зна-комый был человеком лет уже тридцати с лишним, низеньким, здоровеньким, розовощеким, брюнетом с быстрыми темными глазами, аккуратной прической и в спортивного вида костюме. Он оказался довольно известным московским поэтом по фамилии Дидуров. Все, читающие эти строки, я думаю, знакомы с его произведениями, хотя бы со стихами к песням из старого кинофильма "Розыгрыш". Помните это - "Когда уйдем со школьного двора, тра-ля-ля-ля..." и так далее. Дидуров был настоящим поэтом - он не пил и не курил, был холост, каждый день в шесть утра ездил в плава-тельный бассейн и каждые два часа пил экстракт шиповни-ка - идеальный образ жизни творческой личности. Услышав вчера Витькину "Восьмиклассницу", он был потрясен - Ди-дуров не ожидал такого совпадения, ведь музей, который он собирался нам показать, назывался "Музеем Голой Восьми-классницы". Дело в том, что в процессе работы над "Розыгрышем" - фильмом о школьниках и для школьников, Дидуров был постоянно окружен со всех сторон школьницами различно-го возраста, от пятого до десятого класса, и они его так достали, что теперь все разговоры и действия поэта верте-лись вокруг восьмиклассниц - квинтэссенции всех этих де-вушек. В его воспаленном воображении все восьмиклассни-цы виделись ему голыми, и он создал дома целый музей, посвященный любимому предмету. "ЕЕ дневник", "ЕЕ носовой платок", "ЕЕ промокашка из тетради для контрольных работ", "След ЕЕ губной помады", "ЕЕ ноготь с большого пальца правой руки" - такого рода экспонаты преобладали в музее Дидурова, в целом очень забавном. Мы провели у Алексея несколько приятных ча-сов, попели ему песни, которые он записал себе на магнито-фон - ему тоже было нужно побольше зверства, и мы поорали всласть для него и его восьмиклассниц. Ближе к вечеру мы отправились к Рыженко, а Дидуров, сказавши, что ему нужно переодеться и принять ванну перед новогодним бан-кетом у Сережки, остался дома. Мы только не поняли с его слов, сначала он будет принимать ванну, а потом переоде-нется, или же сначала переоденется, а потом будет купать-ся. Размышляя над этим занятным вопросом, мы приехали на место торжества. Дидуров пришел к Сережке в шикарном, кричащем, клет-чатом костюме с букетом цветов и двумя бутылками шампанского в руках. - Шампанское, бля! - сказал поэт. - Сам купил! Глава 7После новогодних московских домашних концертов у нас состоялся маленький домашний концертик в Ленинграде - в какой-то из бесчисленных мансард Петроградской стороны, и публика опять была в восторге, публика взрослая, серьезная, какие-то режиссеры, художники, богема, одним словом. Это было то, что нам нужно, - приятно было иметь дело с образо-ванными людьми, да мы и понимали, что только они могут помочь нам расти - в конечном счете и устройство концертов, и аппарат, и все остальное могли пробить только личности, так или иначе имеющие вес в официальной культурной жизни страны, - подполье уже явно стало несерьезным и несостоя-тельным способом существования. Я не помню, кто устраивал этот концертик на Петроградской, но там у нас появился Пер-вый Официальный Фан (поклонник), не принадлежащий к кругу наших друзей. Друзьям-то тоже все нравилось, но друзья есть друзья, а тут незнакомый крепкий молодой человек с мутными глазами и красным носом так прямо и заявил нам: - Я ваш первый официальный фан. Запомните это. Когда станете знаменитыми, говорите все, что ваш первый официальный фан, это я - Владик Шебашов. Мы идем в гости к Гене, говорим о всякой ерунде, и вдруг Витька спрашивает меня: - Леша, а у тебя, вообще, какие планы на будущее? - В каком смысле? - Ну, через десять лет, через пять, каким ты себя видишь? В каком качестве? - Не знаю. Я как-то не думаю об этом. Тебя интересует, какую пенсию я хочу получать от государства что ли? - Вообще - чем заниматься? - Я думаю, что будем играть дальше. Этого дела на всю жизнь хватит. А ты как считаешь? - Да вот я тоже сейчас подумал, что я ничего другого перед собой не вижу. - Ну, ты еще рисуешь - можешь художником стать, если захочешь. - Мне кажется, не захочу. В музыке я живу. Видишь, мы же не профессионалы, и все это чистое дилетантство, но у нас будут свои слушатели. Ты как думаешь? - Уже есть. Владик Шебашов. Витька засмеялся: - Да, Владик Шебашов, Майк, Борис... Борис ведь тоже непрофессиональный музыкант, и Майк тоже... - Что значит - непрофессиональный? Как раз, по-моему, профессиональный. Одни играют так, другие - иначе, но играют ведь все равно и живут этим. Не в смысле денег, а вообще - это основное дело. Они-то, как раз, профессионалы. И ты - тоже. Вернее, - мы. - Да, ладно, профессионалы - не профессионалы, ка-кая, в общем, разница? Ты серьезно говоришь, что это для тебя основное дело? - Да. А для тебя? - Ну, я же говорю, - у меня ничего другого нет. Только моя гитара. Вот, кстати, новую уже пора покупать. - Давай, Витька, успокоимся и будем играть себе. Что голову-то забивать? - Классно! Кстати, знаешь, мне что-то перестало нра-виться наше название. Я решил, что нужно брать одно сло-во. Во-первых, нас двое, и "Гарин и Гиперболоиды"- это как-то странно: ты-то теперь один Гиперболоид. И потом одно слово как-то более энергично проходит. Наше название все-таки из семидесятых, сейчас нужно что-то новое. Одно короткое точное слово. Согласен? - Ну, не знаю. Мне "Гарин" очень нравится. Я бы оста-вил. А ты все-таки лидер - тебе решать. Если ты категорически против, давай придумывать новое. - Да, Леша, я, в общем, против. - Какие-нибудь мысли по поводу нового у тебя есть? - Не-а-а... - Давай любые слова - первые попавшиеся. Устроим "моз-говой штурм". Может быть, что- нибудь подвернется. - Давай. Стена, космонавты, цирк, асфальт, пионеры. - "Космонавты" - очень смешное название. - Давай "Космонавтов" запомним. Поехали дальше. Теперь ты. - Цирк, кино, театр, кинотеатр, ринг, спортсмены, ко-рабли... - "Цирк" уже было. Так. Террариум, ярило, свет, ночь... Так ничего и не выбрав толкового, мы добрели до квар-тиры Зайцева. На дверях рядом со звонком висел картон-ный кружок с маленькой прорезью сбоку. В прорези, если кружок поворачивать вокруг оси, появлялись вежливые над-писи: "Приду в 20.00", "Приду в 21.00", "Приду в 22.00" и наконец категорично - "В квартире никого нет". На этот раз в прорези было самое приятное сообщение: "Мы дома". Сегодня здесь мы должны были встретиться с Борисом -он позвонил Витьке и сказал, что у него к нам дело и что он будет вечером у Зайцева, который уже предупрежден и ждет нас. У Гены было все как всегда: на магнитофоне вертелась лента, пел Шевчук. Последнее время он часто стал приез-жать в Ленинград и все время привозил Гене свои новые работы. Гостей, кроме нас и Бориса, у Гены сидело человек пять, все пили чай, беспрерывно курили и говорили о чем-то своем, не обращая на нас внимания. Борис был одет в синий строгий костюм, вызывавший на концертах агрессив-ную ненависть молодых любителей "Блэк Саббат" и "Уайтснэйк", но здесь костюм никого не шокировал - компа-ния на этот раз у Гены собралась приличная. После приветствий и ничего не значащих первых фраз Борис подсел к нам поближе и сказал: -Ну вот. Мы закончили только что новый альбом... - Какой? - прервали мы его. - Ориентировочно он будет называться "Треуголь-ник". Но дело не в этом. Тропилло сейчас более или ме-нее свободен, я с ним поговорил о записи вашего альбома. Сказал, что группа очень хорошая, молодая и интересная. Я думаю, что вам не потребуется много времени для записи. А я, наконец-то, попробую поработать в качестве продюсера, если вы, конечно, не против. - О чем ты говоришь, Боря, конечно, мы согласны, -сказал Витька. - Спасибо тебе огромное. Это все очень здо-рово. - Ну, спасибо пока не за что. - Как это, не за что? За то, что ты с Тропилло догово-рился. - Да, вот еще что. Вы подумали, какой звук вам нужен, барабаны и все остальное? - Ну, барабанщика у нас нет... Может быть, вы поможе-те, в смысле - "Аквариум". Я хотел бы все-таки электричес-кое звучание, ну, может быть, полуакустику... Хотелось бы сделать звук помощней - все-таки это наш первый альбом, нужно сделать его ударным - это же наше лицо, первый выход к слушателям. - Ребята, я об этом уже думал. Как вы смотрите на то, чтобы поиграть для "Аквариума" - соберемся дома где-ни-будь, тихоспокойно, вы покажете материал, а мы решим, кто чем может помочь. Тропилло заодно послушает. Ему ведь тоже нужно знать, что он будет писать. Вы вообще готовы сейчас что-нибудь показать? - Сейчас - это когда? - Ну, скажем, на этой неделе. - Конечно, готовы. У нас недавно "квартирник" был - все было чисто сыграно. Мы можем и на этой неделе. Как у тебя с работой, Леша? - Я могу во второй половине дня в любой день, хоть завтра. - Вот и чудненько. Мы созвонимся с тобой, Витька, или, Лешка, с тобой, наверное, завтра. - Борис вытащил из кармана большую растрепанную записную книжку, полистал ее, что-то почитал в ней и сказал, - да, завтра мы собираем-ся у Тропняло, весь "Аквариум", я всем объясню ситуацию и позвоню вам. Кстати, Витька, у тебя есть записная книжка, в которую ты записы-ваешь свои дела на неделю вперед? - Нет, - сказал Витька, - Счастливый человек. Но скоро, я думаю, она тебе по-надобится. Да, вот еще что. У вас назва-ние все прежнее - "Гарин и Гиперболо-иды"? - Знаешь, Боря, - Цой улыбнулся, - мы как раз, когда сюда шли, решили подумать насчет нового. Я думаю, из од-ного слова что-нибудь - хочется найти нечто броское, яркое... - Совершенно правильно. Мне тоже ваш "Гарин" не очень нравится. Это немного старовато. Вы же новые романтики - исходите из этого. - Подскажи. - Хм, подскажи... Давайте вместе. И снова началась волынка с перебиранием существи- тельных. К этому подключились все сидящие у Гены гости и сам Гена. Через час безуспешных попыток выбрать подхо-дящее название мы остановились и решили переждать - наши головы явно нуждались в отдыхе - они уже были забиты короткими словами, как небольшие орфографические словари. Время было позднее, и мы, простившись с Геной, отправились на метро. Бориса с нами не было - он, как мы видели по размерам его записной книжки, был страшно обременен делами и убежал от Гены сразу после беседы с нами. Мы снова шли по Московскому, лил дождь, в черных лужах отражались яркие шары уличных фонарей, на крышах и фасадах домов горели разноцветные неоновые трубки, сплетенные в буквы и слова. - Да-а-а... Вот проблема, - сказал Витька, - название не придумать. Что мы там насочиняли? Перед нами на крыше одного из домов, стоявшего мет-рах в пятидесяти от метро, куда мы направлялись, горела красная надпись - "КИНО". - "Кино" - говорили? - спросил меня Витька. - Да говорили, говорили, еще когда сюда шли. - Слушай, пусть будет - "Кино" - чего мы головы ломаем? Какая, в принципе, разница? А слово хорошее - всего четыре буквы, можно красиво написать, на обложке альбо-ма нарисовать что-нибудь... - Ну, если тебе нравится, то, конечно, можно... - Да не особенно-то мне и нравится, просто нормальное слово, удобное. Запоминается легко. Давай, Леша, оставим?.. - Ну давай, а то действительно - что мы, как болваны -кино, так кино. Не хуже, во всяком случае, чем "Аквариум". "КИНО". Через два дня, вечером, после работы и учебы мы встре-тились с Борисом на станции метро "Василеостровская" и отправились в дом к Михаилу - Фану (не путать Фана - Фанштейна- Васильева с фаном - Владиком Шебашовым). Там нас ждали собственно Фан и Дюша - флейтист "Аквариума". Сева отсутствовал - сегодня у него был рабочий день, и он что-то там сторожил. Тропилло тоже не было, но Борис успокоил нас, сказав, что Тропилло и так согласился нас записать, безо всякого предварительного прослушива-ния. Фан разлил по разнокалиберным кружкам крепкий чай, и "Аквариум" приготовился нас слушать. Надо сказать, что мы с Витькой, как мне кажется, чувствовали себя более спо-койно и естественно, поскольку уже привыкли к разного рода прослушиваниям и дебютам - почти полгода только этим и занимались, а вот "Аквариуму" явно в новинку было осознавать себя членами комиссии, принимающей работу молодых музыкантов, и их мучило бремя ответственности, свалившейся как снег на голову, - как бы не обидеть нас необъективными оценками, не выглядеть в наших глазах кон-серваторами, не пропустить чего-нибудь мимо ушей... Мы сыграли что-то около десяти песен, которые "Аква-риум" сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе - такой реакции мы еще не встречали - Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил Беломор и явно думал о чем- то своем. - Ну вот, примерно в таком роде, - сказал Витька. - Да, вот так вот, все типа того, - сказал я. - Ну. как вам? - спросил Борис у своих товарищей. Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнес: - Да что говорить, это просто здорово! - Все это нужно писать, конечно, - поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу. - Я вам говорил, - улыбнулся Борис, потом повернулся к нам и спросил: "С названием вы разобрались?" - Я думаю, - ответил Витька, - "Кино". - "Кино", хм, хм, что-то в этом есть. - Да, - сказал Дюша, - неплохое название - ни к чему не обязывает. - Многоплановое, - сказал Фан. Тут же был назначен первый день записи. Борис поли-стал свой деловой блокнот, помычал, потом предложил бли-жайший понедельник - через два дня. - С утра вы можете? - спросил он у нас. С утра мы не могли. Но смекнув, что такая возможность - сделать запись в студии, бесплатно, с хорошими музыкан-там просто так в руки не дается, да и Борис ведь считает нас серьезными людьми - настоящими битниками, новыми ро-мантиками, музыкантами и тратит на нас свое время, мы решили, что сможем. - Сможем, - сказал Витька. - Конечно, - сказал я. Все вместе мы вышли на улицу. Было еще холодно, но мы шли без шапок, ветер вертел у нас в руках гитары в тряпочных чехлах, Борис рассказывал нам про Игги Попа и Боуи, Дюша напевал припев Витькиной песни - "Просто хочешь ты знать, где и что происходит..." - потом у метро мы про-стились с "Аквариумом" - у наших друзей были ка-кие-то бесконечные дела. И я сказал Витьке: - Поздравляю. - И я тебя, хотя еще и рано, нужно сначала сделать запись. - А что будем писать? Какие вещи? Витька улыбнулся и сказал: - Все! Потом выберем для альбома штук десять. А сей-час, сколько будет возможно, будем писать. Такой шанс нужно использовать. - Это верно. - Ну что, Леша, я к Марьяше съезжу, порадую ее. Давай тогда до завтра что ли. - Ну, до завтра. Я тоже сейчас домой - отдохну, почитаю что-нибудь. Витька теперь часто встречался с Марьяшей. Это была очень милая барышня, боевая веселая художница, работавшая в ленинградском цирке заведующей костюмерным це-хом и постоянно таскавшая нам оттуда разные забавные тряп-ки - жабо, кружевные рубахи, расшитые фальшивым золотом жилетки и прочие списанные части цирковых костюмов. Я тоже пер из ТЮЗа все, что подлежало списанию, и в резуль-тате у нас с Витькой уже был кое-какой гардероб, который мы берегли для предстоящих концертов. Марьяше очень нра-вилась группа, носившая теперь скромное название "Кино", и, в особенности, ее руководитель - Витька. Она была умна и понимала, что музыка для него в данный момент - это главное, и не отвлекала от творчества, а, наоборот, - поддер-живала, помогала нам чем могла и не обижалась, когда время репетиций сокращало время ее общения с Витькой. Следующим днем была суббота, и я заехал к Витьке утром - каждую субботу в двенадцать дня начинались собра-ния в рок-клубе, которые мы старались теперь не пропус-кать. Мы от души веселились там, встречали знакомых и ехали куда-нибудь в гости, а также узнавали о грядущих концертах. Мы прибыли в Дом народного творчества вовре-мя - "Кино" никогда никуда не опаздывало, и это было и остается для меня до сих пор настоящим проклятием. В Ленинграде при общении с людьми, занимающимися любой формой творчества, в большинстве случаев нет надобности приходить на запланированную с кем-то встречу вовремя. Ставлю десять против одного, что ваш приятель опоздает на время от десяти минут до,,, ну, часов до трех, скажем. Всех, кто НЕ опаздывает (а есть у нас и такие), я знаю лично и могу дать справку по этому поводу всем желающим. Так и в клубе - если назначено на двенадцать, смело можно приезжать к поло-вине первого, и тогда ждать начала придется всего минут пятнадцать-двадцать. Но мы с Витькой всегда приезжали к двенадцати и болтались по полупустому Белому залу, где в торжественной обстановке проводи-лись заседания первого в нашей стране рок-клуба. Мы были очень довольны предложением руководства рок-клуба - концерт на большой сравнительно сцене, на более или менее приличной аппаратуре, перед большим скопле-нием публики - мы могли показать и свою музыку, и свои костюмы, и свою позицию по отношению к рок-революционерам, и еще что-нибудь... Вообще, концерты в рок-клубе были по-настоящему чистым искусством - никакой практи-ческой пользы они никому не приносили. Музыканты игра- ли для собственного удовольствия, зрители в зале выпивали-закусывали, в буфете продавали сухое и коньяк, кофе и бутерброды с икрой... Клуб, короче говоря. Но монополия -есть монополия, и за "левые" концерты, например, в Моск-ве, за которые музыкантам платили деньги, чтобы те могли худо-бедно существовать, и которые проводились без ведо-ма и в глубокой тайне от рок-клуба, могли из этого самого клуба с треском вышибить. На первый взгляд, это музыкан-там ничем не угрожало в материальном, опять-таки, плане, но это только на первый взгляд. Утратив членство в рок-клубе, музыканты из разряда "самодеятельных артистов" ав-томатически переводились в разряд "идеологических дивер- сантов", "тунеядцев", "диссидентов", "антисоветчиков" и прочая и прочая... А поскольку пятьдесят процентов подполь-ных концертов заканчивались обычно (иногда еще не начав-шись) всеобщей поголовной проверкой документов и выясне-нием личностей, то здесь музыкантам приходилось уже туговато. Члены рок-клуба еще могли что-то мямлить про залитованные тексты, показывать бумажки с синими печатями Дома народ-ного творчества и валить всю вину (вину?!) на Облсовпроф или какой-нибудь еще культпросвет, а не члены такого удо-вольствия были лишены, и им приходилось выкручиваться са-мим, и не всегда это проходило удачно. Да. Мы уточнили у нашего руководства подробности - день и час концерта, а также выяснили, кто еще будет играть, кроме нас. Заявлена еще была какая-то незнакомая новая группа, затем - "Группа под управлением Александра Давы-дова". Их мы тоже не слышали раньше, да и не могли - группа только-только начинала, но внешний вид коллектива нам с Витькой понравился. Эти ребята тоже остались после собрания что-то выяснять, и мы их смогли рассмотреть поближе. Все они были в черных кожаных курточках или паль-тишках, в черных очках, с аккуратными стрижечками и очень интеллигентными манерами - особенно низенького роста па-ренек, которого все называли Гриней. Сашку же Давыдова мы немного знали - слышали какие-то его предыдущие про-екты, он был неплохим гитаристом, с кайфом играл блюзы в аккуратной манере Эрика Клэптона, но сейчас, судя по внеш-нему виду его музыкантов, он затеял что-то совсем новое. По рок-клубовской разнарядке "Кино" должно было от-крывать концерт, потом - две группы, включая команду Да-выдова, а в заключение, видимо, чтобы удержать зрителей в зале на бездарных новых неизвестных группах, должна была играть знаменитая команда, работающая еще с середины се-мидесятых, всеми (кем?..) любимая и почитаемая, зубры на-стоящего социального хард-рока, название только вот за-был, к сожалению... В понедельник утром мы приехали с Витькой к "Сайго-ну", покурили на улице и вошли внутрь - здесь мы должны были встретиться с Борисом и поехать в студию. Я на неделю отпросился с работы "за свой счет", а Витька "заболел" - раз-добыл справку для училища от какого-то мифического врача. Утром в "Сайгоне" было еще ничего - чисто, тихо и спокойно. Вечером здесь начинался, конечно, беспредел: собирались опу-стившиеся и спившиеся поэты шестидесятых и семидесятых, которые когда-то веселили и развлекали "Сайгон", а сейчас только гадили здесь - сорили окурками, бутылками и матом. Но много еще собиралось в этом заведении и приличных лю-дей - кто по инерции, кто - из удобства - это был центр, и лучшего места для "стрелки" - делового или личного свидания с кем-нибудь было на Невском не найти. Здесь все-таки еще продавали хороший кофе, коньяк, пирожные, сосиски, было тепло и по-своему уютно. - Вы пунктуальны, - приветствовал нас Борис, стоявший за ближайшим к дверям столиком с пирожком в руке. - Ты тоже. - Ну, я в это время обычно завтракаю здесь. Мы взяли по традиционному маленькому двой- ному без сахара и присоединились к трапезе. Распра-вившись со слоеными пирожками и повторив еще раз по маленькому двойному кофе, мы вышли на Невский, сели на 22-й автобус и отправились в студию Тропилло - через Ох-тинский мост, через площадь Брежнева, вышли где- то на Охте. Н Борис подвел нас к серому четырехэтажному кир-пичному зданию. Около дверей на облупленной стене висе-ла большая стеклянная таблица - "Дом пионеров и школь-ников" номер такой-то, какого-то там района. - Вот и наша студия, - улыбаясь, сообщил Борис. Мы вошли в этот штаб охтинской пионерии, поднялись на последний этаж, прошли по длинному коридору до тупи-ка, Борис толкнул рукой очередную дверь, она открылась перед нами, и Б.Г. сказал: - Ну, знакомьтесь. Мы вошли в знаменитую, правда, в довольно узких кругах студию, где родились все альбомы "Аквариума", в студию таинственного и неуловимого Андрея Тропилло. Не-сколько комнаток, выделенных под студию звукозаписи охтинским пионерам и школьникам, были завалены разно- калиберной полуразобранной и полусобранной аппаратурой - здесь, видимо, шел постоянный процесс обновления, из трех старых пультов собирался один новый, из одного длин-ного шнура - три коротких, на стенах висели гроздья микро-фонов разных марок. Проходя по комнаткам, мы натыкались то на одинокий барабан без пластика, то на гитару без грифа, ноги попадали в капканы из гитарных струн, петли которых валялись там и сям на полу. Сама камера звукоза-писи была, правда, в идеальном порядке, но мы увидели ее чуть позже, а пока мы встретили только хозяина этого мес-течка. Андрей Тропилло был одет в серые просторные брюки, висевшие мешком, войлочные домашние тапочки и ка-кой-то серенький свитерок. Лицо звукорежиссера заросло усами, бородой и неопрятными сальными волосами, свисав-шими на лицо и иногда закрывавшими умные, проницатель-ные глаза. Прямо вслед за нами приехали Фан, Дюша и Сева. Все были в сборе, можно было начинать. - Вы барабаны пишете? - спросил Тропилло. - Да вообще-то надо бы, - начал Витька. - А-а-а, у вас барабанщика нет, - понял звукорежиссер. - Хорошо. Драм-машину хотите? - Драм-машину?.. - Витька, попробуй с машиной, - посоветовал Борис, - это будет интересно, ново и необычно. Новые романтики - новый звук. - Хорошо, давайте попробуем. Тропилло быстренько вытащил откуда-то драм-маши-ну, и ею немедленно занялся Фан - мы с Витькой даже не подходили к такому чуду. - Ну, проходите в камеру, - пригласил нас Тропилло. Мы прошли в камеру звукозаписи - уютную, красивую, чистую и звукоизолированную. Там был полный порядок: стояли уже два стула, две стойки с микрофонами для нас и наших акустических гитар, лежали шнуры для наших элек-трических гитар, стояли барабаны для отсутствующего барабанщика... Мы настроили инструменты - Витька двенадцатиструнку, я - электрическую гитару, одол-женную у Бориса. - Сегодня будем писать болванки. - Чего? - не поняли мы звукорежиссера. - Болванки, - повторил Тропилло. Он сидел в аппаратной, говорил нам в микрофон, что нужно де-лать, и мы видели его через небольшое застекленное окно. Рядом с Тропилло торчали головы Бориса, Дюши, Севы и Фана, который уже что-то выжимал из драм-машины - какое-то пшиканье, шлепанье и бряканье. - Бас пишем сегодня? - спросил Андрей у нас. - Бас-гитары нет, - печально ответил Витька. - Ладно, потом. Пишем акустику и вторую гитару. Рыба, играй подкладку, соло наложишь вместе с голосом. Поняли? - Поняли. - Ну, порепетируйте, отстроим заодно драм-машину. Мы никак не предполагали, что с драм- машиной у нас будет столько возни. Тогда мы впервые столкнулись с этой штукой и никак не могли удержаться в нужном ритме - все время улетали вперед. Все дело было в том, что машину было очень плохо слышно, и Витькина гитара забивала пшиканье этого аппарата, а когда возникала пауза, то выяс-нялось, что мы опять вылезли из ритма. Поскольку закомму- тировать машину иначе было невозможно, то решение про-блемы нашел Фан - он стал размашисто дирижировать нам из аппаратной, мы смотрели на него и кое-как записали несколько болванок, придерживаясь нужного ритма. - Ну все, на сегодня хватит, - сказал Тропилло. - Как, все уже? - удивились мы. - Ребята, мы уже почти пять часов пишем, пора закан-чивать. У меня еще здесь куча работы. Через два дня продолжим. - Тропилло был категоричен. Как - пять часов? Мы посмотрели на часы: действительно, уже близился вечер. Я понял, что неделя, взятая в ТЮЗе за свой счет, никак не покроет время записи, да и Витькина справка - тоже. Нужно будет как-то выкручиваться. - Выкрутимся, - сказал Витька, поняв то, о чем я поду-мал. - Мы должны сделать эту запись. Мало того, что Тропилло постоянно находился в состо-янии самосозерцания, он еще был весь погружен в вечные и непрекращающиеся эксперименты. Когда мы собрались в следующий назначенный им день, он сообщил, что болван-ки писать пока не будем, что с этим переждем, а наложим недостающие партии на уже записанную основу нескольких песен и послушаем, что получится. - Надо чередовать приятное с полезным, - сказал он и зачем-то подмигнул нам. Мы тоже ему для чего-то подмигнули и отправились в камеру. У Витьки в руках на этот раз была бас-гитара, при-несенная хозяйственным Фаном, я готовился играть соло. За два захода мы записали оставшуюся музыку к. первой песне, потом с четвертого или пятого дубля Витька наложил свой голос, потом мы послушали то, что получилось, и Бо-рис сказал: - Лешка, ты не против, если я наложу здесь еще одну гитару? - Пожалуйста, - сказал я. Потом он спросил у Витьки: - Витька, тебе не кажется, что здесь на рефрене нужно наложить еще несколько голосов? - Давай попробуем, - согласился Витька. - Да, да, да, - оживился Тропилло, - я тоже спою. И мы все вместе спели хором: "Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти". Борис при этом играл на гитаре, пущенной через ревербератор, дикое атональное соло, и в целом вещь получилась довольно мрачной. Дождь идет с утра, будет, был и есть, И карман мой пуст, а на часах - шесть. Папирос нет, и огня нет, И в окне знакомом не горит свет... Мы намучились с настройкой инструментов при нало-жении сольных партий - тюнеров у нас тогда еще не было, и при записи болванок гитары были настроены не по камер-тону. И теперь мы подтягивали и подтягивали струны, кру-тили колки и недовольно крутили головами. Времени на все это, включая девять или десять дублей записи, ушло опять очень много, и мы успели в этот день записать музыку без вокала еще к паре песен - и "смена" закончилась. После всеобщего перекура мы послушали еще раз "Время есть..." и пришли в восторг. Это понравилось всем - и нам, и Борису, и Фану с Дюшей, и даже Тропилло. Ему вообще-то трудно было угодить, но на этот раз нам это удалось, тем более, что в рефрене был явственно слышен его демо-нический голос. Глава 8Время нашей записи уже перевалило за две недели, а до конца было еще довольно далеко. Витька наконец решил, какие песни точно должны войти в альбом, и насчитал че-тырнадцать штук, а записано было еще только семь или восемь. Мы писали по новому методу Тропилло - блоками, по несколько песен, доводя работу над ними до полного завершения - с голосом, подпевками и всем остальным. И вдруг мы спохватились - меньше недели оставалось до на- шего первого рок-клубовского концерта. Пора уже было что-то решать с составом, и главный вопрос вставал о барабанах - кто за ними будет сидеть? Фан сказал, что он может смело поиграть на бас-гитаре - он уже успел выучить все песни, пока мучился с драм-машиной в аппаратной Тропилло, а Б.Г. предложил: - А почему бы вам не использовать драм-машину и на концерте? Это будет очень необычно и очень здорово. - А как это сделать? Ее же нужно на каждую вещь пере-страивать, - засомневался Витька, но не отверг эту идею. - А мы запишем ее на магнитофон, - сказал я. - И будем работать под фонограмму. На том и порешили. Можно смело сказать, что "Кино" было первой группой в Ленинграде, использовавшей на сцене фонограмму с записью драм-машины, - шел 1982 год, и о таких технических новшествах никто еще не думал. Тут же в студии мы произвели запись драм-машины -выбрали семь наиболее боевых песен, и Фан перенес пшиканье и бульканье ритм-бокса на магнитофонную ленту, скорость 19,5. Итак, теперь у нас были уже барабаны, две гитары и бас. Дюша предложил попеть на концерте бэквокал и поиграть на рояле для большей плотности звука, и мы с Витькой поддержа-ли эту идею. Однако нужно было по-репетировать, хоть несколько раз всем вместе прогнать программу на хоро-шем громком звуке, выяснить чисто акустические нюансы и так далее. И Борис предложил собраться на следующий день в Доме культуры имени Цюрюпы - кто-то из "Аквариума" был оформлен там на полставки руково-дителем местного какого-то вокально- инструментального ансамбля и имел, соответственно, право пользо-ваться комнатой, где стоял комплект аппаратуры советского производства, и далеко не первой свежести, но раздолбанные усилители еще могли кое-как усилить, колонки еще держались в положе-нии "стоя" и выдавливали из себя звук, были микрофоны, стойки для них, и никто не мешал там грохотать и орать, насилуя все это барахло. Мы с Витькой обменялись опытом - ранним утром сле-дующего дня я пошел к врачу, начал кашлять и чихать, жа-лостливо говорить доброму доктору, что такого плохого са-мочувствия, как сегодняшней ночью, у меня еще никогда не было, а на работе у меня страшные сквозняки, и что все это просто невыносимо, и мне кажется, что у меня воспаление легких. Добрый доктор послушал меня через трубочку и выписал больничный лист на три дня, сказав, чтобы больше он меня не видел. Витька же долго плакал у себя в училище, гово-ря, что у него сейчас такие чудовищные семейные об-стоятельства, что он никак не может с полной отдачей резать по дереву, и тоже получил разрешение несколько дней не посещать занятия и уладить за это время семейные проблемы. В этот же день, в полдень мы встретились у пивного ларька неподалеку от Балтийского вокзала. Дюша нас уже ждал, чтобы проводить до места, где была назначена репетиция. Увидев нас и поздоровавшись, он сказал, что мы мо-лодцы, что пришли вовремя и что можно не торопиться - мол, репетиция никуда не убежит, и кивнул на полочку, которая опоясывала пивной ларек на уровне человеческой груди. Полочка была густо уставлена пивными кружками с шапками белой пены, так Дюша загодя позаботился о моло-дых музыкантах. - Пиво - это наше все, - сказал Дюша, выпив первую кружку одним большим глотком. Через полчаса мы разобрались с пивом и отправились, наконец, репетировать. Едва мы вышли к Обводному кана-лу, как Дюша вдруг так страшно захохотал, что нам при-шлось остановиться и ждать, когда приступ закончится. Отсмеявшись и утерев слезы, Дюша обратился к нам: - Мужики, посмотрите-ка, - и показал рукой куда-то вперед и вверх. Мы посмотрели в указанном направлении и увидели собственно Дом культуры, куда мы и направились. - Ну и что? - спросили мы у Дюши. - Посмотрите выше, - ответил он снова, начиная давить-ся от смеха. Мы посмотрели выше - часть Дома культуры загораживало здание, которое мы еще не до конца обошли, и его угол, а также косые линии проводов электропередачи заслоняли маленькие буковки на крыше - "Дом культуры им. ...", а крупно выделялась только оставшаяся часть - "АД ЦЮРЮПЫ". - Ад Цюрюпы, - я засмеялся. - Отличное место для рокеров. То, что надо. На третьем этаже Ада Цюрюпы в про-сторной светлой комнате сидела группа "Аквариум" и в ожи-дании нас тихо- мирно пила портвейн. У группы "Кино" тоже было кое-что припасено, и репетиция удалась на славу. За день до концерта всех, кто должен был играть, со-брали в рок-клубе для инструктажа. Инструктаж заключал-ся в основном в перечислении страшных кар, которым мы можем подвергнуться, если вдруг неожиданно захотим ис-полнить какую-нибудь не залитованную или не заявленную заранее песню. Выслушав все эти угрозы, под завязку мы получили приказ руководства - быть завтра в клубе никак не позже семи утра для того, чтобы куда-то поехать за аппара-турой, погрузить, привезти и разгрузить ее в клубе и помочь готовить зал к концерту всем, кому только потребуется ка-кая-либо помощь, - от сантехников до контролеров, прове-ряющих билеты. Солнечным воскресным утром редкие прохожие, по ка-кой-то нужде случившиеся в выходной день в такую рань на улице, могли наблюдать двух молодых людей, печально око-лачивающихся возле запертых дверей Дома народного твор-чества. Этими энтузиастами народного творчества были, разумеется, мы с Витькой - никого из присутствовавших на вчерашнем инструктаже, включая и самих инструкторов, не было и в помине. Мы притащили с собой гитары, магнито- фон для фонограммы и огромную сумку с нашими сцени-ческими костюмами, стояли теперь со всем этим добром на пустынной улице Рубинштейна и "ждали свежих новостей". Когда в одном из открытых окон проникало радио и сообщило, что в Москве сейчас девять утра, мы, устав ждать неизвестно чего, отправившись к пивному ларьку и немного подняли там свое упавшее было настроение. Вернувшись на назначенное для встречи место, мы обнаружили, что двери нашего Дома открыты, вошли внутрь и поднялись по лест-нице к кабинету-штабу рок-клуба. В кабинете сидела Таня Иванова. - А-а, пришли, ребята? Ну, молодцы. Подождите немно-го, сейчас все соберутся и начнем... Ругаться не хотелось, мы оставили наши вещи в кабине-те у Тани и снова вышли на улицу. Постепенно собирались все принимающие участие в концерте: приехал Жак Волощук, главный человек по вопросам аппарата и самый, пожалуй, ответственный человек в клубе, подъезжали потихоньку музыканты - мы со всеми вежливо здоровались, но в клуб не шли - обойдутся ТАМ и без нас, решили мы. В семь утра мы бы еще чем-нибудь и помогли, но сейчас, проболтавшись почти четыре часа по улице, нам уже не хотелось ничего таскать и подключать. Ведь впереди, собственно, был еще концерт, и мы предпочли не нервничать лишний раз и грелись на солнышке, морально и физически готовясь к выступлению. Аппаратуру привезли ее владельцы без всякой посто-ронней помощи, они никому не доверяли прикасаться свои-ми руками к собранным усилителям и колонкам, и теперь таскали ее из автобуса в клуб - незнакомые нам длинноволо-сые люди с мрачными лицами. Позже выяснилось, что это те самые зубры хард-рока, что завершали сегодняшний кон-церт. Приехала Марьяша с коробочками грима, и мы подня-лись на второй этаж в отведенную для нас гримерку, потом притащили туда все наше добро из Таниного кабинета и начали готовиться к выходу на сцену - до начала действа оставался один час. Все праздношатающиеся за кулисами юноши и девуш-ки, музыканты и их поклонники и поклонницы сбежались к нашей гримерке и, заглядывая в дверь, подсматривали, как и во что мы наряжаемся для нашего первого шоу. Фаны самопальных рокешников с удивлением взирали на Цоя, па его кружева, кольца с поддельными бриллианта-ми, на вышитую псевдозолотом жилетку, на его аккуратный и изысканный грим, совершенно непохожий на грубо разма-леванные рожи хард-рокеров, и на Франкенштейна, в кото-рого Марьяша превратила меня с помощью грима, лака для волос и объединенных гардеробов ТЮЗа и Госцирка. - Мудаки какие-то, - говорили, кивая в нашу сторону, особенно принципиальные хард-рокеры. Пришел Коля Михайлов и сказал, что через десять ми-нут мы должны начинать. Все было готово, и все были в сборе - Борис уже сидел в углу сцены с настроенным магнитофоном и заряженной фонограммой, Фан был готов к бою и стоял за левой кулисой с бас-гитарой, Дюша в плаще и широкополой шляпе шевелил пальцами, готовясь наброситься на рояль, и мы с Витькой, завершив последние приготовления, подошли к выходу на сцену, потом, заметив, что занавес опущен, вышли и спрятались за колонками. Поднялся занавес, и вышел на авансцену Коля Михайлов, исполняющий обязанности конферансье. "Молодая группа... первый раз у нас... будем снисходительны... "Кино"...", - так он говорил с залом минуты три, потом повернулся и ушел за кулису. В ту же секунду за этой кулисой раздался дикий, нече-ловеческий, страшно громкий вопль: "А-а-а-аН!...". Это была моя режиссерская находка. В зале засмеялись. Орал за кули-сой Дюша - у него был очень сильный высокий голос и доста-точно большие легкие, так что, продолжая страшно орать, он медленно вышел на всеобщее обозрение, прошел по авансцене к роялю и, еще стоя, крича и вращая глазами, ударил по клави-шам. В этот момент Борис точно включил фонограмму, я, Витька и Фан появились на сцене из-за колонок и заиграли самую тяжелую и мощную вещь из тогдашнего репертуара: Вечер наступает медленнее, чем всегда. Утром ночь догорает как звезда. Я начинаю день, я кончаю ночь. Двадцать четыре круга - прочь, Двадцать четыре круга - прочь, Я - асфальт!.. Тридцать положенных нам минут мы работали как заведенные. Перерывы между барабанными партиями песен на фонограмме составляли в среднем семь - восемь секунд, а Борис не останав-ливал фонограмму, боясь выбить нас из колеи. И пра-вильно делал - концерт прошел на одном дыхании. Зал, правда, по-моему, совершенно не понял сначала, что вооб-ще происходит на сцене, - настолько группа "Кино" была непохожа на привычные ленинградские команды. Потом, где-то с середины нашего выступления, зал все-таки очнулся от столбняка и начал реагировать на наше безумство. Мы от-четливо слышали из темной глубины вопли нашего официального фана Владика Шебашова: "Рыба, давай!!! Цой, да-вай!!!"- и одобрительные хлопки примерно половины зала. Остальная половина крепко уважала традиционный рок и была более сдержана в выражении восторга новой группе, но, как я понял, особенной неприязни мы у большинства слушателей не вызвали. Фонограмма барабанов к заключительной песне "Ког-да-то ты был битником" была записана с большим запасом - мы планировали устроить небольшой джем, что и продела-ли не без успеха. Борис оставил исправно работающий маг-нитофон, схватил припрятанный в укромном уголке барабан, с какими ходят по улицам духовые оркестры, и с этим огромным чудовищем на животе, полуголый, в шляпе и чер-ных очках торжественно вышел на сцену, колотя по бараба- ну изо всех сил, помогая драм-машине. С другой стороны сцены внезапным скоком выпрыгнул молодой и энергичный Майк с гитарой "Музима" наперевес и принялся запиливать параллельно со мной лихое соло а-ля Чак Берри, и, нако-нец, сшибая толпившихся за кулисами юношей и девушек, мощный, словно баллистическая ракета, вылетел в центр сцены наш старый приятель Монозуб (он же Панкер). В развевающейся огромной клетчатой рубахе, узеньких черных очечках на квадратном лице и с еще непривычным для тех лет на рок-сцене саксофоном в руках, он был просто страшен. К тому времени Панкер оставил свою мечту стать барабанщиком и поменял ударную установку на саксофон, решив попробовать овладеть теперь этим инструментом. К моменту своего сценического дебюта он еще не освоил сакс, и извлечь из него какие-нибудь звуки был не в силах. Но оказавшись на сцене в разгар концерта (сзади - мы с Цоем, по левую руку - Б.Г. и Фан, по правую - Майк и Дюша), он увидел, что все пути к отступлению отрезаны, и так отчаян-но дунул в блестящую трубку, что неожиданно для нас и самого себя саксофон заревел пронзительно чистой нотой ми. В зале от души веселились - такого энергичного задор-ного зрелища на рок-клубовской сцене еще не было. На подпольных сэйшенах случалось и покруче, но в строгом официальном клубе - нет. Мы закончили, поклонились и с достоинством пошли в свою гримерную, услышав, как Коля Михайлов, выйдя на сцену, чтобы представить следующую группу, растерянно сказал: - Группа "Кино" показала нам кино... - Таня Иванова вас убьет, - этими словами встретила нас Марьяша на пути к гримерке. - Ну, вам дадут сейчас за такое бесчинство! - говорили знакомые и друзья, которые пришли за кулисы поздравить нас с дебютом. Но никто ничего такого нам не дал - улыба-ющаяся Таня Иванова продралась к нам сквозь толпу и, сияя, сказала, что мы молодцы и что она не ожидала такого весе-лого и бодрого выступления. И вновь, как и год назад в Москве, я подумал: "Никогда не угадаешь, что человеку нуж-но...". Пока мы разгримировывались, принимали поздравления и переодевались, следующая за нами группа уже отыграла свои полчаса, и начала первое свое выступление команда Давыдова. Мы с Витькой вышли в зал послушать и посмотреть на этих ребят - внешний вид группы делал заявку на хорошую музыку, так и вышло. Группа играла настоящую хорошую волну, ска, правильно пела в два, иногда в три голоса, была энергична, мелодична, напориста и современна. Дослуши-вать следующий коллектив - зубров хард-рока мы не стали, снова оказались в гримерке, и перед нами вырос маленького роста, но удивительно широкий в кости и крепкий бородач. - Пошли ко мне в гости на Фонтанку - тут рядом, - пригласил он нас. Мы спросили у неизвестного, то еще приглашен, и выяснили, что Костя Хацкилевич, так звали этого симпатичного мужика, ждет только нас и группу Давыдова. Веселье у Кости по размаху ничуть не уступало московским аналогичным мероприятия, и мы "оттяги-вались в полный рост", как любил говорить тогда Майк. Витька с Давыдовым оттягивались на правах руководителей с большей силой и скоро мирно уснули на диванчике, а я и Гриня, гитарист и певец дружественного нам коллектива, еще долго бродили по большой Костиной квартире, ходили за вином и отдыхали по-нашему, по-битнически... Запись альбома продолжалась с переменным успехом. То у Тропилло в студии была какая- нибудь комиссия, то мы не могли отпроситься со своих табельных мест, то еще что-нибудь мешало. Однажды Витьке пришлось даже "съездить на овощебазу вместо Тропилло, а Андрей в это время запи-сывал мои гитарные соло, Севину виолончель и Дюшину флейту на песню "Мои друзья". Борис поиграл на металлофоне в "Солнечных днях" и "Алюминиевых огурцах" - ми- лейшей песенке, написанной Витькой после "трудового се-местра" - работы в колхозе вместе с сокурсниками по училищу. Он говорил, что под дождем, на раскисшем грязью поле, огурцы, которые будущим художникам приказано было собирать, имели вид совершенно неорганических предметов - холодные, серые, скользкие, тяжелые штуки, алюминие-вые огурцы. Вся песня была веселой абсурдной игрой слов, не больше, правда, абсурдней, чем многое из того, что при-ходилось делать тогда Витьке, мне, Марьяше и нашим дру-зьям... Здравствуйте, девочки. Здравствуйте, мальчики! Смотрите на меня в окно И мне кидайте свои пальчики, Ведь я сажаю алюминиевые огурцы На брезентовом поле... Тропилло продолжал медитировать, экспериментировать и вдруг сыграл чудесное, трепетное, наивное соло на блок-флейте в сольном Витькином номере "Я посадил дерево". Наш звукорежиссер продолжал удивлять нас все больше и больше. Он походил на какого-то рок- пророка: высказывал совершенно независимые суждения абсолютно обо всем, строил категоричные прогнозы - и, что странно, все они со временем сбылись или сбываются, и был постоянно окру-жен учениками. Когда количество учеников становилось боль-ше двух, Андрей начинал переправлять их Борису, который обучал юных последователей жизненной школы Тропилло игре на гитаре. В период записи нашего альбома как раз один из таких неприкаянных учеников находился в метании между Б.Г. и Тропилло и присутствовал на каждой сессии звукозаписи "Кино". Иногда Борис освобождался от работы над нашим звуком на пять или десять минут и тогда сразу же садился в уголок с учеником и показывал ему пару новых аккордов на гитаре, услышав же, что мы с Витькой начали репетировать новую песню, бежал снова к нам, отфутболив ученика к Тропилло, который сажал его за пульт и начинал терпеливо объяснять на примере нашей записи, какие ручки и в какой момент нужно крутить. Глава 9Витька теперь всюду ходил с Марьяшей. Раньше они встречались только у кого-нибудь в гостях, на разных вече-ринках, теперь же постоянно были вместе. Таким образом нас стало трое. Марьяша хоть ни на каком инструменте и не играла, но Витька сказал, что она третий полноценный член нашей группы - гример, костюмер и художник. Я не протестовал против такого расклада - Витьке она явно нра-вилась, общий имидж не портила, а наоборот, помогала его поддерживать и не командовала, что вообще-то свойственно слабому полу. К этому времени мы четко распределили обя-занности и права внутри группы: Витька стал директором в области творческих вопросов, я - директором, администра-тором и завхозом в одном лице. Ну и гитаристом, конечно. С началом лета группа "Кино" переживала очередной творческий подъем - после записи альбома у нас были вынужденные три недели "отпуска" в связи с моей московской командировкой, теперь мы снова встретились у меня на проспекте Космонавтов, соскучившиеся друг по другу, по нашей музыке, и чувствовали, что идет, идет дело, что все отлично, -это был, пожалуй, самый чудесный период нашей рабо-ты. Приезжал Вишня и без конца нас фотографировал, потом мы ехали к нему через весь город, и целыми ночами Вишня печатал фотографии, а мы играли ему нашу музыку, чтобы, не дай Бог, Алексей не свалился на стол с ванночка-ми проявителя и фиксажа, уснув от сухого вина и позднего часа. У меня уже, что называется, "были заделаны" несколь-ко концертов в Москве, но все планировалось начать с при-ходом осени: шоу-бизнесмены сказали, что лето - не сезон. И в городе мало народу. В Ленинграде летом тоже стало попросторнее - железнодорожные и авиабилеты стоили еще достаточно дешево ,и горожане использовали "солнечные дни" дома, стремились проводить их подальше от города. Витька тоже собирался на юг вместе с Марьяшей, но ближе к августу, я же планировал в августе съездить еще раз в Москву и отдохнуть, сменив обстановку, и конкретно дого-вориться о предстоящих наших наездах в столицу. А пока мы отдыхали - попивали, поигрывали, гуляли, ездили к Вишне и уже строили планы на запись второго альбома - дома у Алексея. Домашняя студия Яншивы Шелы, это псевдоним Алексея, росла не по дням, а по часам. Марьяша написала и нарисовала обложку для первой записи -"45". Сорок пять минут играла наша музыка на пленке, и Марьяша поэтому так и написала: "45". Борис сообщил нам, что планируется большущий концерт - десятилетие "Аква- риума", где могут выступить все, кто любит "Аквариум" и кто придет на юбилей. Ну и сам юбиляр, разумеется, тоже выступит. Концерт планировался в общежитии Кораблестроитель-ного института - где-то в Автово. Марьяша жила неподалеку, и мы с утра собрались у нее для примерки и окончатель-ной подгонки костюмов, которыми собирались потрясти зрителей и порадовать "Аквариум". Дома у Марьяши жила маленькая черненькая, но жутко злая собачка, которая все время всех кусала - и Марьяшу, и ее маму, и Витьку, который бывал здесь довольно часто, ну и меня все норовила цапнуть. Собачку привязали наконец-то к какому-то шкафу, и мы занялись нашим туалетом: Витька крутился перед зеркалом в белых кружевах и свер-кал стеклянными "драгоценными" камнями, я натягивал на себя совсем уже нечеловеческий наряд - костюм ПТИЦЫ из ТЮЗа, переделанный Марьяшей и мной в костюм РЫБЫ... Из динамиков Марьяшиного проигрывателя неслись квака-ющие, заунывные звуки древней, не то китайской, не то японской музыки - Марьяша почему-то считала, что Витьке должно нравиться все, что так или иначе связано с Восто-ком, вероятно, из-за его корейской крови. Но наши вкусы все-таки больше были ориентированы на Запад, и глубоко-мысленное чмоканье, приправленное злобным рычанием при-вязанного пса, царапающего в бессильной животной ярости шкаф, паркет и все остальное, до чего он мог дотянуться своими короткими лапами, не очень-то веселило, хотя и успокаивало. Предстоящий концерт должен был быть не обычным сэйшеном, планировался настоящий праздник. 10 лет - это не шутка, и поэтому принимались всяческие меры предос-торожности, чтобы мероприятие по какой-либо причине не сорвалось. В частности, все были предупреждены о том, чтобы не собираться перед концертом толпами на улице и не бродить вокруг общежития в привлекающем внимание блюстителей нравственности и порядка виде. Поэтому мы с Витькой замаскировались, как могли: он спрятал свои кру-жева под широким плащом, я надел на свой птицерыбный наряд клетчатый пиджак, Марьяша же выглядела совершен-но обычно, в маскировке не нуждалась, и мы отправились в гости к "Аквариуму". Все было подготовлено идеально - конспирация высше-го класса! Десять лет подполья научили многому и "Аквари-ум", и публику. В небольшом зале стоял полный комплект аппаратуры, не очень мощной, но достаточной даже с из-бытком для такого помещения. Все собрались вовремя, сильно пьяных тоже не было. В первом отделении должны были играть гости, во втором - юбиляры. Среди гостей, кроме нас, были "Странные игры" - так стала называться груп-па Давыдова, "АУ" во главе со Свином, группа Дюши Михайлова ("Пилигрим", "Объект насмешек"), носящая скромное название "03" ("Ноль три"), и чдоИА еще три-четыре команды - все, как одна, моло-дые и прогрессивные. Но десять лет конспирации научили "Аквариум" еще и отличной интуиции. Борис что-то вдруг занерв-ничал, хотя поводов для этого вроде бы и не было и, на правах хозяина вечера, переставил отделения местами. Те-перь первым номером играл "Аквариум", остальные сидели в зале, выпивали-закусывали, курили - все было разрешено на торжественном юбилее любимой группы - и слушали музыку, ожидая своей очереди. "Аквариум" же, что называ-ется, дал жару. Они играли электричество, Ляпин свиреп-ствовал на гитаре, но в этот раз на удивление в меру, а Борис метал в зал просто видимые глазом сгустки энергии, все было как надо. И они успели-таки отыграть свои сорок минут - последнюю концертную программу. На этом все и закончилось, интуиция не подвела. Такое идеально органи-зованное мероприятие не могло не сорваться: кто-то клас-сически "стукнул" в КГБ - ведь стучат именно на такие, по высшему классу и "для своих" сделанные концерты, осталь-ные "засвечиваются" сами - из- за пьянства, раздолбайства и неаккуратности менеджера и публики. Здесь же была клас-сика - никаких дружинников, никаких милиционеров, ниче-го лишнего - пара черных "Волг"; в отдалении- милицейс-кий газик, якобы случайно тормознувший в ста метрах от общежития, и вошедшие в зал высокие молодые люди в стро-гих черных костюмах. Чисто, тихо и скромно - ни мордоби-тий, как на "Блице" у Юбилейного, ни погонь, ни "хмелеу-борочных"... Тихим строгим голосом было приказано покинуть зал всем, кроме "Аквариума". Как произошло все дальнейшее, никто сейчас точно рассказать не может, но рокеры отреа-гировали безошибочно - действовали все совершенно пра-вильно. Толпа окружила сцену и музыкантов, за один прием схватила неприхотливую аппаратуру и мягко вывалилась на-ружу - с "Аквариумом" и аппаратом в середине. На миг толпа расступилась, и из нее как торпеда вылетел Михаил Фанштейн-Васильев - Фан, самый деловой человек среди рокеров. Он метнулся на проезжую часть и через полминуты тормознул несущийся куда-то пустой экскурсионный "Икарус". Еще через полминуты Фан договорился обо всем с водителем, махнул рукой, и толпа вместе с аппаратом мгно-венно всосалась во вместительный комфортабельный автобус и была такова. Люди в строгих костюмах бродили вокруг общежития и что-то еще придумывали, а мы уже ехали к Гене Зайцеву, который предложил продолжить юбилей в его двух комнатах на Социалистической улице. Мы с Витькой, Марьяша, Вишня, Гена, Свин, Вилли-фотограф, "Аквариум" и еще куча разного веселого народа летели в мягком "Икарусе" по мрач-ным улицам и от души веселились В какой-то момент пока-залось было, что праздник сорван, но сейчас становилось ясно, что он продолжается. И действительно, он продолжал-ся всю ночь у Гены, а потом еще весь день по всему городу - утром гости расползались от Гены как тараканы, нанюхав-шиеся карбофоса, - медлительные, неровными шагами шли они в разные стороны к разным рюмочным, шашлычным, пивным ларькам... Познакомились мы и с какой-то безумной компанией молодых нововолновщиков из Купчино - любителей "Диво", "Крафтверка" и разного рода кайфа. Я вышел на них через моего, по школьным еще ансамблям знакомого, барабанщи-ка Борю, узнав, что молодые люди готовы обменять имею-щуюся у них пластинку "Ти Реке" на любую "Новую Вол-ну". Мы с Витькой стали иногда захаживать к этим безумцам и познакомились поближе с одним из них - Густавом. Этот парень совершенно игнорировал нормы так называемого со-циалистического общежития, что нас очень веселило, - он очень любил играть на барабанах, и на расстоянии метров с восьмисот от его высокого блочного дома уже были слышны каждодневные упражнения Густава. Мы тогда как раз снова начали искать барабанщика и попробовали этого парня - играл он вроде бы и неплохо, но как-то не вписался тогда в "Кино", и мы договорились с Петькой Трощенковым - юным ударником "Аквариума", что он поможет нам на первых порах в предстоящей гастрольной деятельности. Лето 82-го пролетело незаметно: я еще раза два съез-дил в Москву, Витька с Марьяшей на юг, мы славно отдохнули и в начале осени снова встретились у меня на Космонавтов. Я отчитался Витьке о проделанной работе в смысле договоров о концертах в Москве, а Вить- ка - о своей творческой деятельности, показал несколько новых песен, которые мы немедленно при-нялись обрабатывать. Марьяша ни в чем не отчитыва-лась, но взялась достать нам студенческие билеты, вернее, себе и мне - у Витьки таковой имелся. Студенческие биле- ты, как известно, дают возможность пользоваться железно-дорожным транспортом за полцены, и мы решили не пре-небрегать этим. Как я уже говорил, Марьяша была художницей, и для нее переклеить фотографии на билетах и пририсовать печати было плевым делом. Она раздобыла до-кументы, выправила их как полагается, и мы стали оконча-тельно готовы к гастролям. Я почти через день теперь созванивался с представителя-ми московского музыкального подполья, мы без конца уточня-ли суммы, которые "Кино" должно было получить за концер-ты, место и время выступления, и все остальное - я и не думал, что возникнет столько проблем. Говорить по телефону из со-ображений конспирации приходилось только иносказательно - не дай Бог назвать концерт концертом, а деньги - деньгами. - Привет. - Привет. - Это я. - Отлично. - Ну, у меня все в порядке. - У меня тоже. Я сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет. Это означало, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу - у нас не было точно установлен-ных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать го-лову, чтобы разобраться, что к чему. - У тебя есть пластинка "Битлз" 1965 года? - спрашивали меня из Москвы. "Что бы это значило? - думал я. - О пластинке речь -может быть, хотят мне ее подарить? Или здесь дело в цифрах?" - Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? - переспрашивал я. - Да, шестьдесят пятого, - отвечали подпольщики из столицы. Ага, все ясно. Шестьдесят пять рублей обещали нам за концерт. Теперь нужно выяснить - каждому, или 65 на двоих. - Да, - говорил я, - я ее очень люблю, но у меня, к сожалению, нет ее в коллекции. А у тебя их случайно не две? - Две, - говорили мне. Отлично! Значит - каждому. - Вообще-то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от "ЭксТиСи" года так восьмидесятого, во-семьдесят первого... - начинал я сражаться за процветание нашего коллектива. - И у меня уже есть две штуки, и я хотел бы еще две. - Восемьдесят каждому! Вот чего я хотел! - Я не люблю новую волну, - холодно говорил менеджер из Москвы. - Расцвет рока - это все- таки семьдесят пятый год. - Пожалуй, - соглашался я. - Пусть будет семьдесят пять мне и семьдесят пять Витьке, по тем временам этот было очень много. Но такое случалось не часто. Обычно нам платили от 30 до 60 рублей каждому и иногда покупали обратные билеты, а иногда - нет. Кое-какие деньги приносила также торговля лентами с записями нашего первого альбома, которую я наладил в Москве довольно лихо - мы привозили лент по десять и продавали что-то такое рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это было от случая к случаю, - иногда в ленинградских магазинах пропадала пленка, и это подрывало наше благо-состояние. После нескольких удачных экспериментов нам очень понравилось ездить в Москву, и мы уже были всегда готовы сорваться туда по первому требованию. Останавливались мы в основном у Липницкого - это был наилучший вариант. С Александром мы быстро подру-жились, с ним было интересно, и он был крайне ответстве-нен и пунктуален и не позволял себе сильно расслабляться, как многие наши общие знакомые. Например, однажды мы поехали в одно место, где нас звали на ночлег, но хозяин так готовился к приему гостей, что когда мы позвонили в дверь, то долго слушали приближающееся шарканье - хозя- ин, видимо, с трудом передвигался, хотя был молод и хорош собой. Когда шарканье приблизилось вплотную, мы услы-шали громкий удар в дверь где-то на уровне лба, потом кто- то, мыча и стеная, медленно сполз вниз, царапая дверь ног-тями и тем самым пытаясь предотвратить падение. Все было ясно, и мы пошли прочь, но выйдя из парадного на улицу, услышали из "гостеприимной" квартиры грохот рояля - по клавишам, вероятно, лупили кулаками или головой и хрип-лые сдавленные крики: "Восьмиклассница!.. Восьмикласс- ница...". Судя по всему, хозяин очнулся и все еще ждал нас в гости, но мы не стали второй раз искушать судьбу и отпра-вились к Липницкому. У Александра дома стоял видеомагнитофон, и мы за сезон 82 - 83 года просмотрели у него огромное количество самой разной музыки - ночевали в гостиной, где находилось это чудо техники, засыпали и просыпались под концерты "Токинг Хэдс", "Роллинг Стоунз" или, в крайнем случае, под Вудсток. Все это продолжалось до тех пор, пока Витька не увидел впервые фильмы Брюса Ли - в восемьдесят вто-ром году это была довольно редкая штука. Видеоиндустрии в Союзе еще не было, и такой экзотики никто, за неболь-шим исключением владельцев - пионеров видеотехники, прак-тически, не видел. Увидев же это чудо кино-каратэ, Витька перестал смот-реть музыку и просто заболел - стал повсюду махать руками и ногами, изображая из себя "Виктора Ли", наделал себе нунчаков и развесил дома по стенам. Теперь он регулярно стал травмировать себя, обучаясь тонкому искусству восточного единоборства. Марьяша ездила с нами и помогала кое-чем, кроме гри-ма и костюмов, - стояла, например, на стреме во время кон-цертов - как-то раз нам пришлось просто бегом бежать из подвала, где мы успели, правда, отыграть всю программу, и я успел даже вырвать деньги на бегу из рук мчавшегося бок о бок с нами менеджера. Бежали мы не от разгневанных зрителей - те-то были в восторге и сначала вовсе не хотели нас отпускать, а теперь вот сами бежали в другую сторону, как им было приказано, отвлекая на себя следопытов КГБ, приехавших познакомиться поближе с группой "Кино". Случались и спокойные, солидные концерты в МИФИ, с "Центром" в первом отделении, например. Вообще в МИФИ мы играли несколько раз, и это было, пожалуй, любимым нашим местом. Артем Троицкий раздухарился и устроил нам выступление в пресс-центре ТАСС, где мы опять-таки всем понравились... Мы очень полюбили московскую публику -она была прямо полярна ленинградской. Если в Ленинграде все всё подряд критикуют (как вы могли заметить по мне и по моей повести), то в Москве почему-то все всем восторга-лись. И это было нам очень приятно - стоило нам оказаться в столице, как из начинающей малоизвестной рок- клубовской команды мы превращались в рок-звезд, известных всей андеграундной московской рок-аудитории. Мы продолжали работать вдвоем, Петр Трощенков выбрался с нами только раз или два - работа в "Аквариуме" отнимала у него много времени, и мы оставались дуэтом. В Ленинграде тем временем не дремал и наш первый официальный фан - Владик Шебашов. Однажды он несколько дней не брал в рот ничего спиртного, отключил телефон, сидел дома и о чем-то думал. Результатом этой беспример-ной в истории ленинградского рок-движения акции явился грандиозный домашний концерт "Кино" в Шувалово-Озерках. Входная плата на концерт "Кино" у Оли была для квартирника непомерно высокой - пять рублей с человека. Так решил Владик. Но он ничего не брал себе, он был настоящим фаном нашей группы и всю сумму пустил в различные кайфы - по два пятьдесят с каждои пятерки отдавал нам, а на остальные два пятьдесят покупались две бутылки сухого и два плавленых сырка - для нас и для гостей, чтобы все чувствовали себя уютно и спокойно. Деньги были со-браны заранее, и поэтому, когда мы с Витькой вошли в комнату, которая должна была стать нашим залом и сценой одновременно, то искренне порадовались - вдоль одной сте-ны сидело на полу человек тридцать слушателей, вдоль дру-гой стояло бутылок шестьдесят сухого и высились сверкаю-щие алюминием небоскребы из плавленых сырков. Владик сделал все, что мог, и, по-моему, всем угодил. Витька продолжал писать, и материала для второго аль-бома у нас было уже более чем достаточно. Теперь, когда мы разделили обязанности и всеми административными воп-росами стал заниматься я один, мой товарищ начал наседать на меня и все чаще и чаще требовать, чтобы я поскорее подыскал студию для новой записи. К Тропилло мы решили пока не обращаться - он очень много работал с "Аквариу-мом", и мы не хотели лишний раз его напрягать. Борис снаб-дил меня длинным списком телефонов знакомых звукоопе-раторов, сказав, что они, в принципе, могут записать любую группу, но уговорить их и заинтересовать именно в нашей записи - это уже мои проблемы. И я время от времени зво- нил, и с каждым звонком мои надежды на успешный поиск в этом направлении становились все призрачнее и призрачнее. - В принципе, можно, - отвечали мне обычно на вопрос "Можете ли вы нас записать?". - А когда? - Ну, позвоните на следующей недельке... Знаю я эти следующие недельки. Сам иногда так гово-рю, когда хочу вежливо отделаться от кого-нибудь. Ничего нет безнадежней для меня, чем слышать про эти недельки... Но я продолжал звонить, уже почти не рассчитывая на приглашение в студию и прокручивая в уме все иные воз-можные варианты. - Группа "Кино"? - переспросили меня однажды по те-лефону на мой вопрос о записи. - Да. - Можете сейчас приехать. Часов до двенадцати ночи я могу вами заняться. - Мы будем через полтора часа. Спасибо большое, -сказал я, повесил трубку и в ужасе стал думать, как реализовать мое обещание. С Андреем - звукорежиссером из Мало-го драматического театра - я до этого уже несколько раз созванивался, знал его условия и возможности. Его студия нас устраивала, там можно было писать все, включая живые барабаны. Но сейчас было семь часов вечера, и я не знал, во-первых, дома ли Витька, во- вторых, захочет ли и сможет ли он сейчас поехать на запись, в-третьих, ни барабанов, ни барабанщика у нас до сих пор не было. Я позвонил Витьке, который, на счастье, оказался дома. - Витька, привет. Есть возможность сейчас поехать в студию. - Сейчас? Я чай пью. Я сейчас не могу. Что за гонка? Я чай пью. Я сейчас не могу... О, благодарная легкая и приятная работа администрато-ра! - Так что? Решай - отменять мне все, или поедем все-таки? - Ну, я не знаю... А барабаны что? - Я постараюсь сейчас найти. - Ну, если найдешь, то поедем. Перезвони мне, когда все выяснишь. - Хорошо. Барабаны, барабаны... Я листал свою записную книжку и звонил всем подряд, спрашивая, нет ли случайно сегодня на вечерок барабанов или барабанщика? Многие удивлялись та-кому необычному вопросу, но легче мне от этого не делалось. Когда я дошел до буквы "И" и позвонил Жене Иванову - лиде-ру группы "Пепел", какая-то надежда появилась. - Запиши телефон, - сказал Женя. - Зовут его Валера Кириллов. Это классный барабанщик, если он захочет, то по-может вам. Но я не знаю, захочет ли... Я и сам не знаю, захочет ли Валера Кириллов тащиться на ночь глядя, неведомо с кем, неизвестно куда... - Алло, Валера? - Да. - Привет. С тобой говорит Леша Рыбин из группы "Кино". - "Кино"? Не знаю, не слышал. - Ну, если хочешь, то у тебя есть возмож-ность услышать. Не мог бы ты сегодня вечером нам помочь? - Поиграть, что ли? - Да, у нас запись в студии. - Мог бы. - Очень хорошо. Спасибо большое. Только знаешь, тут есть маленькая проблема... - Барабанов что ли нет? - Нет. А у тебя нет, случайно? - Есть. - А не мог бы ты привезти их в студию? Наглость - первое дело для администратора. - Ну, в принципе, мог бы... - Мы тебе поможем, заедем на тачке, погрузим-разгру-зим... - Заезжайте, - Валерка сказал мне адрес и повесил труб-ку. Я лихорадочно подсчитывал затраты времени на дорогу. На такси мы успевали к назначенному сроку - Валерка жил на Суворовском - полчаса туда, погрузить барабаны, до театра - еще пятнадцать минут. Но что за диковинный бара-банщик нам подвернулся? Какой-то альтруист... Я полетел к Витьке, который, слава Богу, уже допил свой чай и перестал играть в игру "директор - художествен-ный руководитель". Стоянка такси находилась прямо рядом с его домом, и мы помчались на Суворовский - тут, нако-нец, я услышал благодарность от "художественного руково-дителя" за свою оперативность. Репетировать нам ничего не требовалось: все давно было готово, инструменты в порядке, оставалось только объяснить барабанщику что к чему, но, по словам Жени Иванова, Валерка был профессиона-лом и объяснять особенно ему ничего было не нужно. Валерка встретил нас на лестнице своего дома - он уже спускал барабаны вниз. Мы быстро поздоровались, еще раз поблагодарили его, подхватили кто что мог и в одно мгно-вение погрузили установку в такси, втиснулись сами и рва-нули к Малому драматическому. - Что вы играете-то? - улыбаясь, спросил у Витьки Кириллов. - Биг-бит. - А-а, ясно. Нет проблем. Да, биг-бит. Мы планировали для первого раза записать четыре-пять песен - "Весну", "Лето", "Я из тех...", "После-дний герой", а там видно будет, как дело пойдет. Последние Витькины песни были более жесткими и холодными, чем материал "Сорока пяти", но были и чисто биг-битовые вещи а-ля Нил Седака - "Весна", например: Весна - постоянный насморк, Весна - солнце светит опять. Я промочил ноги, Весна - я опять иду гулять... Мы прошли через вахту театра, сказав бабушке, сидев-шей в стеклянной будочке, что мы к Андрею. Звукооператор Андрей встретил нас приветливо, провел в студию, ска-зал, чтобы мы с Витькой настраивались, а сам пошел с Кирилловым устанавливать барабаны. Все происходило в этот день удивительно быстро и складно - часа за три мы записали болванки четырех песен, и получилось это очень неплохо. Кириллов действительно оказался классным бара- банщиком - он все схватывал на лету, и проблем с бараба-нами не было никаких. Время близилось уже к закрытию метро, когда мы закончили запись и договорились с Андре-ем о следующей сессии. Загрузив барабаны Кириллова в такси, мы еще раз поблагодарили его и расстались с этим удивительным бескорыстным музыкантом. К сожалению, эту запись мы так и не довели до конца. Витьке вдруг разонравилась эта студия, звук записанных ба-рабанов, хотя, на мой взгляд, он был вполне достойным. Мы собрались в Малом драматическом еще раз, записали голос, и Витька, забрав ленту себе, сказал, что пока на этом остановимся. У него не было настроения писать дальше -это было заметно. Отношения наши продолжали оставаться превосходными, он сказал, что просто устал и ему нужно сосредоточиться, чтобы записать полноценный альбом. А пара песен из записи в Малом драматическом потом так никуда и не вошла... Глава 10Мы продолжали бурную концертную деятельность в Москве и не только, чаще и чаще случались концертики в родном городе. Как-то раз мы играли для иностранных друзей, не владеющих русским языком, и, как ни странно, им тоже понравилась наша программа. Этот концертик для девушек из Гамбурга, а также для всех наших друзей проходил дома у Ливерпульца, с которым как-то нас познако-мил Борис. Ливерпульца прозвали так за то, что в бытность свою студентом университета он был отправлен со всей своей группой на стажировку в Англию, и один семестр обучался английскому языку на родине "Битлз". Вернулся он оттуда совершенно другим человеком и начал вести такой образ жиз-ни, про который можно смело сказать словами одного из геро-ев известного фильма "Асса": "Я был нетрезв, и мое поведение недостойно советского офицера...". Дома у Алексиса-Ливерпульца было довольно миленько - он тащил к себе все, что только возможно и что плохо лежало, - тут стояли и висели чучел а диких зверей и птиц, повсюду сверкали таблички - "Не стой под стрелой", "Пьянству - бой", к которой была сделана приписка "Пьянству - гёрл", "Не работай" и так далее. Из Англии наш приятель привез массу пластинок и книг, и у него можно было провести время приятно и не без пользы. В феврале планировалось провести очередной концерт в рок-клубе, на этот раз должны были играть только две группы - в первом отделении "Кино", во втором - "Аквариум", как бы группы - побратимы. Неотвратимо уже встала перед нами необходимость рас-ширения состава группы - музыка, которую теперь писал Витька, могла звучать только в электричестве, с полным составом. Во всяком случае, на рок-клубовский концерт музыканты нам были нужны в обязательном порядке - прибегать опять к помощи "Аквариума" мы не хотели - в глазах публики мы бы утратили свое лицо, тем более, что "Аквариум" работал в том же концерте. Перед тем, как уйти в армию, Олег - наш Гиперболоид - работал в одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах, вечеринках - подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была некоммерческой направленности - вокалист обожал Джона Леннона, гитарист торчал от "Криденс" - со вкусом у ребят было все в порадке. Я тогда познакомился с этой группой и теперь решил попытать счас-тья и созвонился с басистом - Максом. Выслушав мои предло-жения и условия, Макс согласился поиграть с "Кино" в каче- стве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему, он тоже жил в Купчино, недалеко от меня, и репетировать с ним Витькин материал. Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей - они сни-мали квартиру где-то на Гражданке - и особенно не утруж-дал себя поездками к новому басисту и репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом, чтобы мы вме-сте приехали, и Витька "примет работу". И я готовил Макса к этому экзамену и успел подружиться с ним. Мы встре-чались с его приятелем - гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок-н-роллы и Витькины песни, беседовали о роке, пили чай, слушали музыку - рок-н-роллы "Криденс" и "Битлз", которые обожал Юрка. Однажды я ехал к Витьке на Гражданку, вышел из мет-ро "Площадь Ленина" и ждал троллейбуса, на котором нуж-но было проехать еще с полчаса, чтобы добраться до Витькиного нового дома. - Привет, - услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса с бас-гитарой в чехле, а рядом с ним - Юрку. Юрка тоже был с гитарой в руках - они, как выясни-лось, ехали домой с какой-то очередной то ли халтуры, то ли репетиции, то ли еще чего-то. - Вы сейчас свободны? - спросил я Макса и Юрку. - Свободны. - Поехали к Витьке. Я сейчас как раз к нему на репети-цию. Макс, ты уже можешь показать, что ты там напридумывал, может быть. Юра, и ты что-нибудь поиграешь - хо-тите? Можно попробовать. - С удовольствием, - ответили продрогшие уже музыканты. Когда мы приехали к Витьке и я представил ему кандидатов в концертный состав "Кино", Витька увел меня на кухню и неожиданно устроил мне небольшои нагоняй - впервые за все время нашей дружбы и совместной работы. Он был страшно не-доволен тем, что я привел к нему в дом незнакомого ему человека - Каспаряна. - Что ты водишь сюда, кого тебе в голову взбредет? - говорил он, хотя я впервые привел к нему незнакомого ему человека, да и то по делу. - Послушай его, - говорил я, - он неплохой, вроде, гита-рист, может быть, пригодится на концерте... - Ничего я не хочу слушать. С Максом сейчас будем репе-тировать. И без меня не решай вопрос - кто у нас будет играть! - Я ничего и не решаю. Я тебе привел человека, чтобы ты сам посмотрел и решил. И вообще, я со своими обязанностями справляюсь, по-моему, и еще ни разу ничего не обломил - что ты ругаешься-то? Мой друг быстро остыл - роль суперзвезды ему удавалась только в присутствии Марьяши, которая поддерживала и куль-тивировала движение в этом направлении, сейчас же он при-шел в себя и успокоился. Мы поиграли втроем - Юрка наблюдал и не принимал участия в репетиции, под конец Витька все-таки решил попробовать его и предложил поиграть соло в нескольких песнях. Юрка начал играть в своей рок-н-ролльной манере, и вызвал сразу же бурю протеста - этот стиль нас не устраивал. Тогда юный поклонник "Криденс" взял себя в руки и стал обходиться с гитарой более сдержанно. - Ну, вот так еще ничего. В принципе, на концерте можно попробовать поиграть вчетвером, - сказал Витька. Юрка и Макс уехали, а я задержался - нужно было решить еще ряд вопросов относительно концерта. Тут Витька снова вызвал меня на кухню и вдруг извинился передо мной за рез- кость - чем безмерно удивил меня - я воспринял его недоволь-ство появлением Юрки как должное. Витьке же явно было не по себе - таких разборок у нас раньше никогда не возникало, и он сказал, что надеется на то, что не возникнет и впредь. - Поработай с Юркой, - сказал он примирительно, - порепетируйте с ним - вы же рядом живете. Я думаю, что все будет нормально. Я тоже думал, что все будет нормально, и начал ездить к Каспаряну и играть с ним. Он был очень милым парнем - у таких людей, по-моему, не бывает врагов. Мы чудесно проводили время, играли, беседовали и отрабатывали нюансы про-граммы. Этот зимний рок-клубовский концерт "Кино" - "Аквариум" оставил у меня самые приятные воспоминания, и у боль-шей части моих друзей - тоже. Единственным темным пятном была едкая рецензия в рукописном журнале "Рокси".Там гово-рилось, что то - не так и это - не так; у Рыбы, значит, ширинка на сцене расстегнулась, и вообще, мол, концерт был поганый. Почему - поганый, я из статьи так и не понял. Сила воздействия, как известно из физики, равна силе противодействия, а в наших условиях сила противодействия давлению властей на рок-группы со стороны этих самых групп зачастую преобладала над силой, с которой городские власти давили на рок-клуб. Перед концертом с Борисом и Витькой была проведена беседа в рок-клубе с представителями отдела КГБ, курирующего ленинградский рок. Беседа, смысл кото-рой заключался в предостережениях музыкантов от различных сценических вольностей, разумеется, вызвала обратное дей-ствие - концерт прошел на грани истерики, и "Кино" с "Аква-риумом" работали так, словно бы находились на сцене в пос-ледний раз, что, впрочем, было недалеко от истины. Мы играли первым номером - расширенный состав "Кино" - мы с Витькой, Каспарян, Макс и приглашенный в качестве сессионщика джазовый барабанщик Боря, мой старый знако-мый. Марьяша в этот раз постаралась от души, и наш грим, я уж не говорю о костюмах, бьш просто шокирующим. Ансамбль звучал достаточно сыгранно, Витька играл на двенадцатиструн-ке, мы с Каспаряном дублировали соло, и звучало все, кажет-ся, довольно мощно. В отличие от традиционных красивых поз ленинградских старых рокеров мы ввели в концерт уже откровенно срежиссированное шоу - я иногда оставлял гитару и переключался на пластические ужасы - например, в фантас-тической песне "Ночной грабитель холодильников" я изобра-жал этого самого грабителя: Он ночью выходит из дома, Забирается в чужие квартиры, Ищет, где стоит холодильник, И ест... Мы играли в основном быстрые, холодные и мощные вещи - 'Троллейбус", "Время есть...", "Элек-тричка", "Грабитель" и прочие подобные забои. Един-ственным, пожалуй, исключением были "Алюминиевые огурцы", в которые Юрка влепил-таки свое рок-н-ролльное соло, но, возможно, на концерте это было и неплохо - часть зрителей выразили одобрение этому кивку в старую музыку. Концерт вообще получился законченным и полноценным - после нас работал "Аквариум" со своей электрической про-граммой и довел зал просто до экстаза. В те годы это была бесспорно ленинградская группы ╧ 1, массовая аудитория была подавлена и сломлена мощнейшим звуком "Аквариума" - Дюша, Сева, Фан, Булычевский, Курехин, Ляпин, Трощенков вместе звучали так, как никто еще не звучал в Ленинграде. Ну и Б.Г., конечно, неистовствовал на сцене в полный рост - группа про-шибала всех - и хардовиков, и волновщиков, и джазменов... Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно приступать к записи. - А где? - поинтересовался я. Идея была неожиданной - мы не собирались ничего писать раньше чем через месяц-другой. - Нужно все-таки опять с Тропилло договариваться, - ска-зал Витька. - Давай этим займемся. s - Ну, хорошо, - согласился я, - с Тропилло мы договорим-ся. Тогда тебе срочно нужно начинать с нами репетировать - с Максом и Юркой. - Нет, я думаю, что мы снова все сделаем с "Аквариумом". Это профессионалы, они сделают все, как надо. Наши ребята еще не готовы. Новый альбом должен быть по музыке безуп-речным - они этого сделать не смогут. - Нет, я не согласен, - сказал я. - В таком случае нужно подождать, пока Юрка с Максом все отточат - мы должны этот альбом делать своим составом. - Не надо меня учить, как мне делать мой альбом. -Витя, если это ТВОИ альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом "Кино", то это должно быть "Кино". - Леша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой альбом и без твоей помощи. - Пожалуйста, - сказал я и повесил трубку. Больше мы с Витькой не созванивались никогда. "Мы странно встретились и странно расстаемся...". Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва - группа "Кино" перестала существовать. Это было как-то странно -совершенно, казалось бы, на пустом месте - ну, повздорили, ну, помирились... Но мы не вздорили и, соответственно, не мирились. Я чувствовал, что напряжение внутри "Кино" в пос-ледние месяцы росло - и вот, прорвалось... Я заезжал иногда к Каспаряну - Витька ему тоже не зво-нил, мы поигрывали немного, а потом я перенес свою музы-кальную деятельность в Москву - стал ездить туда каждую неделю и играть дуэтом с Сережкой Рыженко. С Юркой, есте-ственно, я видеться тоже перестал. Однажды, месяца два спустя, я встретил его случайно на улице и узнал, что Витька позвонил ему и предложил поиг-рать. Ну, в добрый час... Раздражают звонки. Звонят мальчики и девочки и требу-ют от меня каких-то экспонатов в музей Виктора Цоя. Я не даю им экспонатов, у меня нет ничего такого, чтобы я мог им дать. Все мои экспонаты - это моя жизнь, моя молодость, ко-торую я ни в какой музей не отдам. Я хотел было сказать этим мальчикам и девочкам, что если они думают, что музеи и па-мятники возвращают кому-то жизнь, то они очень ошибаются. Отнимают они жизнь, а не возвращают, превращают реликвию во что-то такое, что совсем не похоже на оригинал. И сами усердные музейные служители превращаются в мумии и экс-понаты. Но я ничего им не сказал. То, что для них умерло, во мне живет - это часть меня, и Майка, и Бориса, и всех наших друзей. А Борис, кстати, пел в восемьдесят втором: "Мы пили эту чистую воду...", - ну-ка, мальчики-девочки, кидайте свои пальчики, смотрите на меня в окно, что там дальше поется? Не помните? О нас, о нас. Вот, когда вспомните, тогда и позвони-те мне из своего музея. А мы - мы никогда не станем старше. Алексей Рыбин |